Вот значит как.
Вот как.
Слушай, щенок, как твоя королева, твоя хозяйка слово молвит. Всегда правая, даже когда признает свои ошибки, вину и беду. Учись, чтобы тебя, как нужно держаться, оставаясь святым всегда и для всех. Безвинной жертвой, несчастной женщиной тирана мужа.
Пусть так будет.
Пусть так будет для всех.
Молчи. Слушай.
Ты ведь так привык слушать своих Повелителей. Спасибо, что сейчас не требуют преклонить колено, только требуют проклинать и решают все за тебя.
…что тебе чувствовать, думать и кого судить. Ты ведь не можешь все это самостоятельно, правда?
Откинься на парапет, горькой улыбкой изогни губы. И сожми ладонь, не следует показывать дурной нрав.
Сенатор Амидала не Палпатин, не переживет. Ни слов, ни действий, ни, тем более, молнии. Она уже умирала от гораздо меньшего. Она уже все решила, зачем мешать ей играть в великую мученицу?
Сожми ладонь. Погасив тонкий укол зарождающейся молнии.
Переведи взгляд, равнодушный, пустой и ледяной, как пустыни Хота, на ту, которая самовольно решила стать твоей женой – и так же быстро и самодостаточно решила, что хватит ею быть.
Что Падме притащила тогда на твой проклятый Мустафар? Клинок, яд, бластер? Все бы принял, кроме мастера.
А она снова. Бьет, опять, слишком, тем же оружием, снова.
Оби-Ван Кеноби. Мастер.
Человек, бывший ближе всех с девяти лет – и почти до смерти.
Вдох, выдох.
Мастер, что я наделал? Ты меня ненавидишь?
Так убей меня, мастер.
Альдераан, сорок восемь лет назад.
Альдераан, дурная, мертвая планета. Почему он не убил тебя тогда? Чтобы убить сейчас? Даже рядом нет. Магистр Оби-Ван Кеноби, твой долбанный бесталанный мастер, он ведь только в выдохе ее слов.
Смотри, лорд Вейдер, как она уходит, опять и снова, уходит от тебя, решительно разворачивается, почти скрытая тенью двери. И говорит, не просто требуя слушать в нелепой уверенности, что имеет право знать и чувствовать за тебя.
Защищай его. Видишь, как ты? Каждый год, всегда, оправдывая, пытаясь добиться ответа, одобрения, ненависти или признания чужого проигрыша.
Но для тебя – для нее. Оби-Ван Кеноби не умеет быть не правым. Джедай, который вечно проповедовал целибат, правила и запрещал тебе всё. Джедай, который спал с той сукой с Мандалора и с многими другими, он не знал? Не имел права?
Все он знал. Достаточно о нелепой, но слишком серьезной влюбленности, не мог не видеть отношений. Как ей объяснить?
Впрочем, плевать. Ведь только Падме Амидала Наберрие имеет право быть правой, святой и самой умной. Другим не досталось и осколка мозгов и совести.
Это всего лишь твой мастер, твоя жена и девочка, что лезет в отношения между вами.
Свирепеешь? Вольно ли, на что?
Ты же не умеешь думать самостоятельно, чувствовать или принимать решения. Ты не можешь рассчитывать на верность. Игрушка самолюбивой королевы.
Сложи руки на коленях, как правильный и самый замечательный юнлинг. Прищурься, ты не почти видишь ее лицо, но смотришь все равно – в ее глаза. И отчаянно желаешь… порадовать ее?
Чушь.
Но она требует выслушать. И ты слушаешь, пусть лицо застыло невыразительной маской.
А руки на коленях – лучше так, чем, не дослушав, навсегда закрыть очередную дверь, подорвав последний мост.
Просто обещал себе никогда больше не причинять ей физической боли.
И не замечаешь, как такая хорошая ночь меняется, леденеет, а в глазах мечутся алые всполохи. Главное же не пустить в нее молнию? Не сломать, как обычную повстанческую тварь, полностью, чтобы не встала, чтобы никогда больше…
Молния бьет между вами.
И слева, и с краю, и с другого бока. Ты наконец-то видишь ее лицо.
А неба больше нет, и руки уже не жжет. Но в глаза будто залили кислоты или какой еще дряни. И молнии танцуют вокруг, а сбежать она не сумеет.
Это не больно.
Но так легче, правда?
Уничтожь здесь все.
Навсегда, пусть будет новый Татуин.
Кажется, загорается крыша от шального удара. Кажется, в стоимость съема такие игры точно не входит. Тебе важно?
Наплевать.
Стань всем. Небом, которое так внезапно затянуло облаками, ветром, что радостно ломает стены.
И бей, во все вокруг бей, просто потому что можешь. Тебе же не больно.
Холодно, пусто, никак.
Только одно, пусть все сгорит.
И стоит сенатору Амидале, твоей жене, хоть двинуться, как она умрет. Теперь, наконец, навсегда.
Теперь уже точно от твоей руки.
- Кукла, - холодный, равнодушный голос. Брошенное слово и четкая месть, и четкое определение. Гипнотизируй ее взглядом, не отпускай.
И улыбнись так страшно, что нельзя не понять, что звать ситха не стоит. Он может и ответить.
Может и прийти.
Темнеет, да? В глазах вот только, не снаружи. И не у тебя, а у той самой Падме Амидалы Наберрие. Возможно затянуть обычного, ущербного в своей нелепой слепоте, человека в ментальное пространство? Оказалось, можно.
И еще проще – войти в ее голову.
Утянув ее за собой.
Это её квартира на Корусанте. И Дорме явно только что ушла, и все до отвращения мирно и спокойно, здесь нет и следа бушующей на периферии войны. Она сидит за столом? Кажется так.
Он стоит напротив. Выше, чем она когда-либо его знала. С открытыми сочленениями протеза левой руки, с обожженной и обезображенной половиной лица. Сквозь которую проступает маска и едва уловимо слышится тяжелое дыхание.
Усмехнись шире. Той стороной лица, что гладкая, невредимая и настолько мальчишески смазливая, что самому от себя противно. Хорошо, что есть тяжелый плащ, пусть он сейчас ничего и не скрывает.
- Кукла, - насмешливый голос двоится, звучит одновременно и так привычно ей. И совершенно иначе, низко, глубоко, вгоняя в суеверный ужас.
Как делал много раз до того. Со всей галактикой.
Плевать, это твоя суть.
- Которая все продолжает играть в самую мудрую королеву, не признавая ничьего более право решать самостоятельно.
Скажи ей, что имеешь все основания? Что можешь, умеешь? Нет. Неважно.
Все это совсем неважно.
- Щенок вырос, заматерел, а ты все еще говоришь «фу, Эни!», заменяя только имя. Чушь.
Можешь сказать, что верил в нее, что она была единственным светом? И как Сола на седьмую годовщину смерти нашла тебя на ее могиле и долго, очень долго сидела рядом.
А на прощание поцеловала в шлем и сказала, что ты теперь брат ей, младший и дурной, несмотря ни на что?
Сказать? Разве это важно?
Разве она вообще способна понять?
- Хочешь настоящего? Смотри, - насмешливо, горько сверкнуть глазами без зрачков. Чистая, глубокая синева со всполохами золотого и алого. Бесконечный водоворот. – Но не тебе меня судить. Никто уже не может, во всей долбанной галактике.
Он делает шаг вперед.
Склоняет голову.
- Слишком долго за тобой ходил и бегал. Хочешь сохранить? Попробуй хоть раз побыть на моем месте. Я же…
Он делает еще шаг на встречу. И оказывается сидящим в той же позе на том же месте. Насмешливо смотрит на нее все теми же – сквозь иллюзии все, наконец, настоящими – глазами и мягко заканчивает.
- …больше не буду. Устал.
И поднимает голову к небу. Капля, другая.
Как хорошо, когда за тебя плачет небо. Пусть даже шквалистым ураганом с дождем.