I don’t need a miracle
I’m much more predictable
I just need you to show me this life
And if you ain’t too critical
We could be something beautiful
I just need you to show me this life
(Take me home tonight)
Just a fantasy away
Your naked love laid next to me
My ecstasy (c)
Совместно с моим солнцем Аэларой
- Та...к, - и снова это ощущение, острое, непривычное, яркое. Мэй инстинктивно подался за ее рукой, когда та замерла за его ухом, прижимаясь теснее, не желая, чтобы контакт разрывался. Кот, как есть кот. Если почешет за ухом - точно будет мурлыкать. Не отводя от ее руки, повернул голову, нежно поцеловал запястье, во всей полноте ощущая губами то, как маленькой птичкой стучит в них ее пульс. Так хочется. Так правильно. - И вот так… ох! - да-а…
Второе обжигающее прикосновение тоже было случайным, Аэлара просто устраивалась поудобнее, двигаясь так близко, что избежать этого было просто невозможно. Мэй прогнулся, прижимаясь, чтобы полнее ощутить ее, наконец-то полностью, без додумок и догадок, почувствовать то, что ей все это… нравится? Да, похоже, что да! А что... если?
Он самую чуточку отодвинулся, нехотя, нехотя. Осторожно взял ее вторую, не занятую его головой, руку, переплел свои пальцы с ее и медленно, проводя этим сплетением по собственной груди, в которой гулко бухало сердце, по своим частью стальным, но, сейчас, кажется, состоящим из воска, ребрам, опустил теплую ладошку на свой живот, в подреберье. И снова - никакой сдержанности, с ней она просто невозможна, похоже! - короткий, полный удовольствия стон.
- И там… тоже… так…
Мэй вдруг ощутил прилив какого-то лукавого веселья: кажется, он знает, чего хочет еще. Нет, в стратегическом плане все было очевидно, до того, что пришлось шевелить ногами, сгибая одну из них - иначе все было как-то… сложно. А вот в тактическом, так, чтобы все были на равных… да. Так хорошо. Так хочется. С надеждой на то, что к этой его части они еще вернутся, он поднял их сцепленные руки, поменял местами, так, что ее ладошка накрывала теперь его руку и так же медленно, но уже чуть иным, очень нравящимся ему, и, он надеялся, что ей, маршрутом провел всем сплетением до ее ключицы. Замер, пытаясь услышать ее, понять, нравится ли, потянулся губами к ушку и шепнул, бессовестно его касаясь:
- Меняемся? Покажи мне… пожалуйста...
Аэлара плыла в темноте, зажмурив глаза, прикасалась к нему на ощупь, подчиняясь - и доверяя. Осторожно, не торопясь, изучая, привыкая - вот так, и там тоже так… покажи мне, и я запомню. Я ничего от тебя не хочу. Я знаю, что это всего лишь одна из тысяч случайных встреч на просторах Галактики. Я знаю, что уйду и не вернусь. Но я запомню, хоть и не знаю, зачем мне это нужно. Тебе нравится, когда тебя гладят за ухом и по животу. Тебе это нравится настолько - что я хочу делать это снова и снова, и слушать тебя. И ловить губами твои стоны. И чувствовать то, что чувствуешь ты - прости, ты слишком близко, слишком открыт, я не могу заткнуть уши, я не хочу ставить щит, я не хочу закрываться. Не сейчас. И я не знаю, хорошо или плохо то, что ты не можешь слышать меня. И я не знаю, хочется ли мне этого.
В этом длинном сне я ничего не знаю.
У нее не хватало слов, чтоб с чем-то сравнить эту… искренность, плещущую через край золотой и белой волной.
“Никогда. Никогда раньше,” - и мысли сбивались, путались, таяли в горячей темноте.
Мэл был перед ней весь - как на ладони, вот он я, бери, делай что хочешь. И ей стало еще больнее - но иначе, и горло перехватило так, что стало трудно дышать, и названия тому, что она чувствовала, по-прежнему не было. Было больно - и светло, и до невозможности жарко. И ей казалось, что от этой боли она забыла все, что умела раньше - будто бы прошлого не было вовсе. И не знала, хотела ли вспоминать, хотела ли снова действовать так, как надо. Если бы раньше кто-то сказал ей о таком, она бы рассмеялась - но сейчас она могла только плакать невидимыми слезами и тянуться к нему, ближе, ближе. Как же это было глупо. Нерационально. Бессмысленно.
Сладко.
Мэл провел горячей ладонью по ее животу, по груди, и она, застонав, подалась навстречу. От прикосновения губ к уху по ее телу прошла долгая дрожь, и она не сразу разобрала, о чем он просит.
А когда поняла - то не знала, что ответить.
И она сказала правду.
- Я не знаю. Просто не знаю. Так - хорошо. С тобой хорошо. Делай… что хочешь.
“Люблю тебя.”
Зеркало никогда не сомневается, зеркало всегда имеет ответ. Зеркало делает то, чего хочешь ты. Зеркало никогда, никогда не ответит тебе “я не знаю”, когда ты уверен в чем-то на все сто процентов.
“Люблю тебя.”
Мэй поймал все. И теплую дрожь прижавшегося к нему тела: полностью, без потерь, невероятную, сладкую. И тихий стон, который рикошетом ударил по нему, заставляя шумно выдохнуть в ответ. И растерянное правдивое “я не знаю”, которое… просто взорвало его изнутри. Потому что зеркало никогда не сказало бы этого. Ведь Мэй совершенно точно знал, чего хочет сейчас от нее и от себя, и был уверен в том, что чувствует и ощущает.
“Люблю тебя.”
Он не смог сдержать тихий, мурлыкающий какой-то смешок - настолько сильным было ощущение нежности, восхищения ею, радости и какой-то… целостности. Прижался к Аэларе тесно-тесно, вновь коснулся губами такого чувствительного ушка и, больше лаская, чем говоря что-то, прошептал:
- Давай делать вместе, моя радость. Ты и я. Я буду делать вот так, - поцелуй-поглаживание, тончайшая кожа за ухом, бархатный его ободок под губами…
- ...или так, - его губы спускаются ниже по длинной шее, цепочкой поцелуев пробуя ее на вкус; зубы едва-едва прихватывают кожу, скорее обозначая давление, чем действительно оказывая его…
- … или вот так, - дыхание касается ключиц, ниже, ниже, губами туда, где бьется сердце... руки не отстают, им тоже есть чем заняться… вот, так… и узоры из касаний на коже… как хочется, чтобы ей понравилось…
“Люблю тебя.”
- А ты… - собственное возбуждение догоняет, накатывается, заставляя бесстыже тереться и глубоко выдыхать между поцелуями, - если тебе… что-то… не… понравится… скажешь мне. И мы… попробуем… что-то… еще…
Мэй обнаруживает себя где-то… гораздо ниже той точки, где хотел остановиться изначально. Остановиться… хорошее желание… невыполнимое. Он устраивается удобнее и легонько целует впадинку пупка. Одна дорожка окончена здесь... но путь - о, он только-только начинается.
- Хорошо?
“Люблю тебя.”
Аэлара запрокинула голову, широко распахнула глаза - и темнота закружила ее, будто в водовороте. Ей казалось, что мир, уже давно сузившийся до крохотной кровати под балдахином, вращается вокруг своей оси быстрее и быстрее - так, что замирает дыхание, и сердце пропускает удары. У-дер-жи меня.
Мир кружился и никак не мог остановиться.
Она таяла в бесконечной темноте, в которой не было даже звезд, и темнота ласкала ее, обжигала дыханием, шептала на ухо слова, которые тут же растворялись без следа, не оставляли и отзвука. Боль ушла - будто бы тело наконец согрелось, и исчезла даже сама память о холоде, и остался только жар, от которого плавилась кожа и пересыхали губы.
И, прижимаясь к нему все ближе, она чувствовала ответный жар. И она изумлялась про себя, подставляясь под ласку - как это живое, настоящее тело, эти чуткие руки могут быть искусственно созданными? Наверное, это какая-то ошибка, думала она, и голова кружилась еще сильнее. Вот он - живой и настоящий, а не мертвая сотворенная машина, не гребаное дюрасталевое совершенство. Но даже если… неважно.
Все это было - неважно.
Есть только здесь и сейчас - и ничего больше.
Есть ты - и есть я.
Ближе. Еще ближе.
Она стонала, закусывая губы, выгибала спину, тянулась к нему, прикасалась - беспорядочно, бессмысленно, будто и вправду не знала, что делать. Здесь и сейчас ей не хотелось вспоминать, как - правильно. Она чувствовала - это не нужно. Это ни к чему. Это только… все испортит. От этого будет только хуже. Она не хотела, чтоб было хуже. Она хотела, чтоб ему было хорошо.
Она видела в темноте легкое мерцание огоньков на имплантах, и это почему-то казалось ей очень забавным - как крохотные светлячки в бесконечной ночи. Красиво…
Он был осторожен, он никуда не спешил - и ему нравилось, что инициатива была в его руках. Она не перехватывала, не торопилась. “Веди, - говорила она короткими стонами, вздохами и прикосновениями, - веди, а я буду следовать. Здесь и сейчас - да будет так.”
Отпустить себя. Держать чужую руку и следовать по мосту над пропастью. Кружиться в танце, шаг в шаг, не сбиваясь с ритма. Я тебе верю. Потом все закончится и никогда не вернется больше - но сейчас я верю тебе. Будь со мной. Люби меня.
Здесь и сейчас - я твоя, и да будет так.
- Хорошо, - отозвалась она, судорожно ловя губами горячий, неожиданно тяжелый воздух. - Мне… нравится. Очень. Будь… со мной. Люби меня, Мэйлори.
Здесь и сейчас...
Отказаться от такого приглашения мог только полный… придурок. Но что делать, если перед тобой выбор: быть полным придурком или быть скотом? Выбирать между своими желаниями и ее безопасностью? Для Мэя ответ был полностью очевиден, и выбора по сути не было. Разве что… да, кажется, он мог сделать так, чтобы последствия его идиотизма и забывчивости были минимальными. Для нее. Для него. Для них обоих. Начинать все со… скотства - нет. Лучше уж попробовать что-то, что немного более… откровенно, чуть более… рискованно. В надежде что ей все понравится. И что если нет - то она сообщит так или иначе. А он будет очень внимательно слушать ее. Сознаться же в собственном долбоклюйстве и поискать выходы… как-то все решить - можно потом.
Мэй двинулся ниже, чуть менее нежно, чуть более напористо. Но все равно - кружным путем, не напрямую. Так хочется. Так правильно. Поцелуи, ощущение кожи под губами, ее прикосновения, ее стоны - все это заводило его так, что дышать было больно. И тепло. Наконец-то ему было тепло везде. Мэй остро ощущал себя совершенно, полностью живым. Целым, полноценным. Руки сами нашли то, чего ему хотелось коснуться, губы помогали понять, не становится ли эта жгучая мелодия утомительным и скучным диссонансом. Он очень осторожно провел подбородком, шеей по атласной поверхности ее бедра: ощущение было невыносимо ярким, заставляющим стонать и дрожать даже то в его теле, что вроде бы и чувствовать не могло. Странная обескураживающая, наверное, ласка, но какая к хаттам гордость при нашей-то бедности?
Целовать, ощущать, слушать - это было нереально. Словно ты посылаешь крохотную волну, а к тебе в ответ внезапно приходит море. Ласковое, страстное, яркое. И удовольствие, которое накатывает на Мэя с каждым ее ответом… бесценно. А еще Аэлара оказывается очень сладкой. Теперь главное - сосредоточиться на ней, ее ощущениях и откликах. Удержаться на волне, - как это сложно, когда накрывает вот так, с головой! - и не упасть самому в это невозможное море, которое зовут Аэлара.
Сердце колотилось так, что, казалось, это было слышно не только в их маленькой каюте, но и по всему кораблю. Впрочем, здесь и сейчас каждый звук ощущался очень громким. Слишком громким - как и все остальное, слишком. Слишком чувствительной была кожа, слишком яркими и живыми были чужие ощущения, которые сливались, теряли границы, и уже было не разобрать, кого бросает в жар, у кого отчаянно кружится голова - у нее ли, у него ли… Сейчас Аэлара внезапно - и остро, и странно - пожалела, что по сравнению с ней он слеп и глух, что он не может слышать ее по-настоящему, он не может в полной мере ощущать - как ей.
Зато она - могла.
Радость, восторг, восхищение, трогательная осторожность, легкая звенящая примесь волнения - и все это вместе было таким… особенным. Таким непривычным.
Никогда.
Никогда раньше…
Возможно, потому, что раньше у нее всегда был ответ на вопрос “зачем”? Возможно…
До этого ли - сейчас?
...все кончится, и больше никогда не вернется.
...я не забуду.
...забудешь.
...неважно.
...потом.
Было по-прежнему жарко - и больно, и сладко, и душно. Она еще шире развела ноги, открываясь перед человеком, которого она знала - день? полтора? сколько? - медленно подалась бедрами навстречу, ну же, ближе, сильнее, пожалуйста… Простыни скользили под сведенными пальцами, волосы взмокли и липли ко лбу. Она коротко стонала, задыхаясь и вздрагивая, и чувствовала подступающую горячую волну - вот, сейчас, близко, близко, почти...
Она закричала в голос, забыв о сдержанности - и о том, что кто-то посторонний может ее услышать - выгнулась дугой, каждой клеточкой чувствуя невозможную, выбивающую дыхание из груди, сладкую дрожь. Голова была пустая-пустая, без единой мысли, но тело, глупое жадное тело и так знало, чего хочет.
“Еще.”
Она слепо протянула руки в темноту, бессмысленно касаясь его - взмокшая кожа под пальцами, встрепанные волосы - и прошептала чуть слышно:
- Не могу больше. Иди… ко мне…
“Я хочу видеть это еще раз. И еще… и еще…”
“Люблю тебя.”
Мэй едва ощутимо придерживал ее, такую… невозможно красивую, такую… Чувствовал, как ему самому конкретно так уносит кокпит, так сильно, что пришлось прикусить губу, слушая… слушая… слушая ее. Самая лучшая музыка. Самая-самая лучшая. Еще раз… он хотел слышать ее еще раз.
Но… придурок или скот? Выбор… нет, нет его. А ее руки уже касаются его плеч, мокрых волос, притягивают его так нежно, она шепчет такое... что впору зубами скрипеть, стирая их в крошку. Потому что… нет, так нельзя. И Мэй подается за ласковыми руками Аэлары, прижимается к ней, проводя пальцами по груди и животу, - не оторваться, не оторвать, - и, не в силах смотреть в лицо, утыкается в ее шею. Их общий пульс гремит, кажется так, что его слышат на том конце Внешнего Кольца. Отстраняться… почти больно. Но Мэй отодвигается-таки, на чуточку, самую малость, потому что иначе… да, так чуть проще. Шепчет, переплетая свои пальцы с ее, - не терять контакта, не разрывать связь, но так, чтобы хоть как-то удержаться:
- Прости… сладкая, я… дебил… импланта… контрацептива нет… не стоит, опасно… и инъекций тут нет… нигде… незачем было. А сдержаться… я… не смогу… слишком тебя… слишком...
“Люблю.”
Голос хрипит, слова даются тяжко, остальное - еще тяжелее. Но самому Мэю так легче. Так хорошо. Так правильно. Он что-то придумает. Если нет вариантов, то он что-то точно придумает. Еще раз. Он хочет видеть ее еще раз. Слышать ее еще раз.
- Прости… я… пять секунд... пока… не знаю… что делать...
Его волнение - нет, тревога? обеспокоенность? - плеснули холодной волной, и сперва она не поняла - что случилось? Что не так? Он был рядом, такой горячий, влажный, тяжелый, и прикосновения его пальцев снова заставляли ее дрожать всем телом, и хотелось прижиматься к нему ближе и ближе, и…
Но что-то было не так, что-то его беспокоило. Что-то…
А потом он сказал, и она чуть было не рассмеялась - то ли от удивления, то ли от облегчения. Всего-то лишь… но почему-то она с трудом припоминала, когда с ней о таком говорили - вот буквально за минуту до. Может быть, и вовсе никогда. Впрочем, сложно в таком… состоянии рассчитывать на память. Неважно.
Нет, ну надо же… Кто б мог подумать...
Надо же...
Аэлара улыбнулась, потянулась к нему, поцеловала - долго, сладко, нежно. Чужое тело - так близко, чужие чувства - так близко. Т-шшш, все будет хорошо. И потом, жалея, что толком не видит, не может смотреть ему в глаза, тихо проговорила:
- Зато я знаю. Сложно представить, но…
Голос сбивался, слова путались, и она вдохнула, выдохнула, восстанавливая хоть какую-то связность мыслей. Раз-два-три. Раз-два-три. Обозначить все это сейчас, причем четко, а не спутанно и криво - было важно. Ему это было - интересно, почему? - важно…
- У меня установлен контрацептивный имплант. И, скажем так… у него несколько…. расширенный функционал. Так что - совершенно никакой опасности. Для нас… обоих. Можешь не волноваться, и… на чем мы остановились, ммм?
Она ласково провела ладонями по его спине, ощущая жар живого тела и прохладу металла (вероятно, импланты, она плохо запомнила его схему) - осторожно, неторопливо. Странное было ощущение - но тот призрачный холод на грани сознания больше не возвращался. Хорошо…
- На-а… на этом… - ему легко и жарко, она - чудо. Совершенство. Мэй вернул поцелуй, горячо, срываясь, отдавая в нем то, что билось внутри; то, что теперь, благодаря ей, могло найти выход - страсть, острое-острое желание, восхищение, жар. Любовь. Накрыл своими руками ее грудь и выгнулся под неожиданными для себя касаниями ее рук. Будь все немного… иначе - он закрылся бы, отшутился, спрятал все, по чему сейчас неспешной лаской проходились ее пальцы. Все то, чего он стыдился, что сам в себе ненавидел. Но сейчас… сейчас это было так хорошо. Так тепло…
Не запутаться в штанах, наконец-то стаскивая их с себя, удалось каким-то чудом, не иначе. Облегчение от того, что все, ничего мешающего между ними больше нет, было таким сильным, так дополняло то, как Аэлара проводила руками по его спине, что Мэй не удержался от долгого стона. Перекатился осторожно, устроился над ней, любуясь ей, невозможной, жаркой, прекрасной, и удерживая на локтях свои сто тридцать пять кило веселого железа. Поцелуи, собственное дыхание, ее дыхание, тепло, ритм… А дальше - все просто. Это вообще самая простая и естественная штука во Вселенной, если с тобой кто-то нужный, правильный, кто-то такой, как она. Аэлара.
Медленно, медленно, поднимая яркую волну, выдыхая горячий воздух, вдыхая воздух раскаленный. Удерживая себя от спешки, потому что хочешь быть вместе, всегда, во всем. Ощущая все полно и остро - полный, невероятно полный контакт, ведь в деле почти все, что в тебе ощущает на всю катушку. Повинуясь ее подсказкам и движениям, нашаривая ее руку, сжимая ее легонько в такт, двигаясь-двигаясь-двигаясь…
Мэй стонал, сам себя не слыша. Зато слышал ее, каждый звук, каждый вздох. Волна, высокая, высокая, на ее гребне так сложно стоять. Потому что под тобой - море. Самое нежное, самое страстное. И с каждым ударом сердца, с каждым касанием, с каждым толчком - держаться все сложнее. Но он хотел… хотел продержаться еще немного, так, чтобы его море всегда было с ним. Потому что без нее это будет вполовину. Неполно. Еще. Ему было мало, он хочет слышать ее еще раз. Чувствовать…
И все-таки не выдержал… Упал в небо, взлетел в море. Острое наслаждение пробило его от затылка до пяток, заставило задохнуться, отпуская себя, отдавая всего себя теплой влажной глубине. Время застыло. Как-же-мне-хорошо-с-тобой...
Как же это было просто - и сложно одновременно. Не отслеживать. Не сдерживаться. Не думать. Расслабиться, раскинуть руки, плыть по темноте, забыть о том, что нужно делать, выбросить все из головы, не пытаться подстроиться и показать то, что хотят увидеть вместо тебя - и быть только здесь и сейчас.
Быть с ним.
Быть с ним - одним целым.
“Не останавливайся,” - беззвучно выдыхала она в темноту, выгибаясь под ним, ловя губами губы, с силой стискивая его пальцы. “Не останавливайся. Прошу тебя.” Ей невыносимо захотелось увидеть его сейчас - не только чувствовать, но и видеть - но жаркие волны накатывали одна за одной, и она сбивалась, забывала, тонула в его открытом нараспашку сознании. “Осторожно, осторожно,” - билось что-то на самом краю сознания, но она не обращала внимания. Сейчас - неважно. Все неважно - будто бы во всем мире остались только они, и никого, и ничего больше, только… Она вскрикивала, кусала губы до крови, обхватывала его ногами, сжимала - крепче, ближе, ближе, сильнее, будь со мной, не отпускай меня, не ос-та-нав-ли-вай-ся...
И когда волна, жаркая и невозможная, подкатила совсем близко, и сердце забилось с отчаянной силой, а потом пропустило удар, она так ярко, так больно ощутила чужие чувства - наслаждение, и радость, и… то, что называлось “как-же-мне-хорошо-с-тобой” - и от этого ей стало еще слаще и горячее, и она застонала, прижимаясь к нему теснее, и стон переплавился в долгий вскрик.
И… полог громко хлопнул, как парус на ветру, хотя здесь неоткуда было взяться ветру, легкие тканевые занавеси заметались, замельтешили, и мелко-мелко зазвенели подвески. Она испуганно вскинула ослабевшую руку, и ветер-не-ветер унялся, будто бы его и не было. “Как маленькая. В самом простом… дура, дура…”
- П-прости, - прошептала она. - Прости… Это… ничего страшного. Спонтанный выплеск, я… это больше не повторится. То есть… ох, мысли путаются. Слишком… хорошо.
На море поднялся ветер, захлопал полотнищами пологов, прозвенел подвесками… Мэй с трудом возвращался в реальность - слишком уж хорошо ему было, в голове словно не осталось ни единой мысли, тело ощущалось легким-легким, невесомым и состоящим сплошь из неги и этого ветра. Но услышав ее расстроенный какой-то шепот, он моментом вынырнул из своего расслабленно-расплавленного состояния. Вслушался, попутно унимая слишком уж шумное свое дыхание, и понял, что лично он окончательно, бесповоротно счастлив. А кто-то… кто-то очень-очень милая. Оперся на локоть, свободной рукой поймал поднятую в останавливающем жесте руку Аэлары и, понимая, что его сейчас отсюда, от нее, даже притягивающим лучом никто не утащит, прошептал, целуя тонкие пальцы:
- Все чудесно… это не страшно, - поцелуй, взгляд искоса на ее лицо, острое желание сгрести ее в охапку, но и уходить, менять положение - не хочется. - Это - чудо… ты - чудо… а чудесам, - еще поцелуй, на этот раз в запястье, оставляя влажный тающий след, - нужно радоваться… ими нужно… восхищаться… их нужно…
“Любить.”
…целовать, - и Мэй последовал своим же утверждениям. Легонько, лаская, успокаивая. Ее губы припухли и отдавали солоноватым металлом. Внутри Мэя-человека довольно перекатывался теплый пушистый шар, но проснувшийся Мэй-врач сделал пометку, что об этом стоит позаботиться. Позже. Не сейчас. Сейчас - ему невозможно хорошо здесь. Пока - он никуда не пойдет. - И вот еще… я буду счастлив, если это… повторится снова… если ты… этого захочешь. Мне тоже… очень… очень хорошо.
Он коснулся губами ее век, скул, ресниц. Так хорошо здесь и сейчас…
“Не расстраивайся, солнце мое, не бойся - прежде всего себя. Ты - чудо. Люблю тебя.”
“Это не чудо, а недопустимая глупость,” - хотела было сказать Аэлара, но подумала - и промолчала. Пришлось бы долго объяснять природу спонтанных всплесков Силы, их опасность, и… Не хотелось. Хотелось лежать, почти не двигаясь, слушать, как совсем рядом бьется его сердце, снова ощущать его чувства как свои. “Опасно, - снова мелькнуло у нее в голове, - опасно…” Нужно было закрыться. Увеличить дистанцию. Прекратить… это. И ни в коем случае не “повторять это снова”. Что он говорил про “незачем было”? И вот, пожалуйста - контакт… такой силы после долгого перерыва. Хорошо, впереди еще пять дней, но.. Что она скажет ему - потом? “Прости, но Кодекс, но Орден...” “Это была минутная слабость...” “Случайные связи нам не запрещены, но…”
Аэлара слепо гладила Мэла по плечу, подставляла лицо легким, невесомым поцелуям, молчала и думала, думала. Сладкий туман развеивался, таял, и все то, о чем она не хотела вспоминать этой ночью - этим утром - всплывало и не давало покоя.
“Случайная связь, минутная слабость, из-за которой ты не сумела удержать банальный выплеск, ко-неч-но, - холодный внутренний голос, казалось, еле сдерживал усмешку, как ни странно это звучало. - Возьми себя в руки. Подумай сама, чем это грозит. А потом подумай еще раз.”
Ей вдруг стало холодно, она поежилась - и, хоть этого делать и не стоило, прижалась поближе к чужому горячему телу. ”Еще немного. Пожалуйста, еще немного. Так хорошо быть живой.”
В груди снова было больно и жарко. И снова бессмысленно хотелось плакать.
“Этого больше не будет.”
“Пять дней - и потом тоже, если…”
“Всего пять дней, и…”
“Соберись.”
- Я захочу, - она тихо улыбнулась. Ей бы показалось, что на глазах выступили слезы, но она была уверена - это не так. Слезы ей только мерещились. - Но.. кажется, я забыла про тренировку. И про режим, и про… Сколько же сейчас времени? Мы здесь… совсем…
“Не для меня.”
“Все это - не для меня.”
“Поздно.”
Прижать ее к себе, укутать собой крепко, согревая - тело ли, душу, - кто знает? Мэй - точно не может сказать, потому что хоть и видит в темноте, но в чем-то абсолютно слеп. Коснуться губами волос, кончика носа. Опять его солнце о чем-то задумалась. Такая милая. Такая живая.
Он же в эти мгновенья ни о чем не думал толком, он делал то, что умел лучше всего - просто был. Здесь, сейчас, в этой звенящей темноте, с этой девушкой ему было хорошо. Завтра будет завтра, а может быть его и вовсе не будет… кто знает, кто может дать ответ? Сейчас, есть только сейчас… Но…
“Я захочу.”
Мэй замер на секунду, не веря собственным ушам. То есть… но… И снова из его груди сам собой вырвался этот мурлыкающий смешок абсолютной радости. Сложно сдержаться, невозможно просто, когда она говорит это так. А то, что в голосе едва уловимым эхом звенит грусть… это дело поправимое. Снова под губами веки, подрагивающие ресницы, ощущение тепла от ее руки на плече. Не грусти, не надо, ты такое солнце...
"Вы можете рассчитывать на меня до моего последнего часа и еще час после него,” - как-то совсем некстати всплыла в голове цитата из какого-то исторического романа, которыми Мэй зачитывался в детстве. Когда была возможность чем-то зачитываться, само собой. Но вслух сказал другое, - вот еще не хватало пугать и расстраивать ее всеми этими мрачными обещаниями. Какие могут быть горести, когда столько радости? “Забыла про тренировку.” Это было очень, очень, очень мило:
- Тогда тебе стоит только позвать. И я буду рядом. Хорошо? А тренировка… да, вот за это мне нет прощенья, но я буду его выпрашивать все равно, - Мэй тихонько фыркнул ей в макушку. Потянулся к медитеку, который негодующе сообщил ему, что утреннее сканирование запаздывает на целых пять минут. А также, что его, Мэя, телеметрия идёт в два потока. Один ему, а второй одному очень любопытному бескаровому “няню”, который, само собой, не преминул, похоже, сунуть свой отсутствующий нос куда не следовало. Мэй отметил себе, что нужно будет с ним поговорить, чтобы не ляпнул чего лишнего. Улыбнулся широко, и даже дурацкие пластинки помехой не были, он их просто не чувствовал, снова коснулся губами ее волос, провел рукой по ее плечу, согревая, - Сейчас без пяти семь утра по корабельному. Надеюсь, что не все еще потеряно… и что можно как-то… наверстать упущенное. Кац должен был уже выбраться из рубки и хочется верить, что он подменил меня на камбузе. Иначе завтрак малость опоздает… А еще я очень боюсь, что моя сила воли меня покинула, так что тебе придется меня выталкивать отсюда силой. Это может считаться за кусочек тренировки? Никогда не видел, как тренируются джедаи...
“Семь утра? Семь?!”
Аэлара чуть было не дернулась - высвободиться из ласковых объятий, подняться, чтобы… Чтобы - что? Ох, да все уже поздно. Она должна была встать еще два часа назад. Душ, медитация, упрощенная тренировка с учетом космического перелета… да хоть волосы расчесать, которые свалялись в совершенно безобразный колтун, а она вместо этого… а она… Ей нестерпимо захотелось провалиться сквозь зе… сквозь обшивку прямо в открытый космос. “Ох, дура…”
Семь утра - это означало, что Раднари уже проснулась. По крайней мере, привычный распорядок всегда был таким, и если от вчерашней усталости девочка и проспала, то вряд ли сильно… Ох, нет. Мысли перескакивали с одного на другое, путались, сбивались. Нет, Раднари, конечно, найдет чем себя занять - той же тренировкой, да, или… Но… Достойно - недостойно, Кодекс, пример для подражания, уважаемый мастер-джедай - и в первое же утро, вместо того, чтоб организовать ребенку обещанную тренировку, этот самый мастер-джедай валяется в постели с не-пойми-кем. Отлично, просто отлично…
С этим нужно было что-то делать. Она помедлила, не в силах отодвинуться, разомкнуть объятия - так не хотелось терять это ощущение тепла и покоя, хотелось задержать его хотя бы ненадолго, потом собралась с мыслями и сказала:
- Мне… тоже очень хочется остаться здесь. И в сон клонит совершенно невыносимо. Но… мне правда пора. Думаю, Раднари уже проснулась - и то, что она пока не пришла выяснять, почему мастер еще спит, просто… везение. И нет, за кусочек тренировки это не сойдет, программа у нас… слегка сложнее. Так что… и тебе, и… мне надо вернуть силу воли обратно. Я не знаю, как - но надо.
Она осторожно провела ладонью по его щеке, борясь с искушением скользнуть пальцами за ухо, прикоснуться, погладить, чтобы… ох, нет. Ну… разве что чуточку.
- Иначе мы рискуем остаться здесь до самого вечера, и… вряд ли это будет… правильно.
Мэй потянулся за ее рукой, не желая терять ни секунды этой ласки. Прижался, обнял чуть сильнее. Увы, мир вокруг продолжал двигаться, как бы не хотелось обратного. Дела, заботы, обязанности… Больше всего на свете он хотел сейчас продолжить обнимать ее как можно более крепко, зубами натянуть одеяло на них обоих и никуда, никуда не идти. Но…
- Тогда я буду совершеннейшим не джентльменом и не уступлю тебе право пройти первой. Мне б еще как-то… детали моего роскошного туалета найти во всем том хаосе, что мы устроили, - целовать ее напоследок в губы, отдающие соленым железом- горько-сладко. Хорошо. Главное - вовремя остановиться. Вовремя… мерзкое слово, - Спасибо… за все… за тебя. И… если что-то… ну, убрать, заживить, быстро восстановить, то я освобожу медотсек минут через двадцать. Заходи, это недолгая процедура. А я пойду, а то мой сигнальный имплант скоро подаст на меня в суд за неявку на утреннюю поверку.
Сложно. Все сложно. И выскользнуть из ее рук, и добровольно отказаться от тепла. Мог бы - плакал бы. Но вместо слез почему-то ощущение… легкости. Не потому что уходит - потому, что хочет и попробует вернуться. И потому, что где-то внутри продолжает работать маленький, вставший на место кусочек его души.