- Над всей Балморрою… ффух… бе-е-езоблачное не-ебо! - влезть на этот вот, возведенный колликоидами и обломанный людьми то ли шпиль, то ли стол, было по мнению Мэя просто отличной идеей. С высокого места вид открывался потрясающий. Самое оно, чтобы снять нормальную панораму всех местных колликоидных холмов. - И над Кореллией - ни облачка!
Допевая последние слова, он настраивал голокамеру на панорамную съемку. Аппаратик был дешевенький и не очень новый, но он служил Мэю верой и правдой уже года четыре. Пережил три утопления, один грязевой сель и одно купание в магме. И после такого вот триатлона продолжал исправно работать и снимать для своего обладателя вполне приличные по качеству голофото.
Первые снимки были пристрелочными, но потом голограф вошел во вкус и начал снимать сериями. Думая попутно о том, что надо будет вечером отобрать самые удачные кадры и отправить их Раднари. А то в их прошлый визит сюда с изучением конкретно колликоидов и продуктов их жизнедеятельности как-то не сложилось. Не до того было.
Мысли перескочили на то самое “не до того”, а потом дальше, дальше… туда, откуда эти самые мысли на деле и не уходили никогда. И Мэй направил голокамеру в другую сторону, ловя игравшие с белыми цветами на лугу порывы ветра. Синеву неба. Закручивающиеся спиралями следы взлета тяжелого транспортника. Облака, тянувшиеся за этими следами острыми, словно режущими воздух перьями. Резкие тени, которые отбрасывали постройки маленького сопротивленческого порта, рисующие на земле контуры какого-то древнего замка.
“Когда-нибудь…”
“Когда-нибудь я покажу это тебе.”
Мэй медленно поворачивался, стараясь охватить как можно больше стоящих внимания мест. И вдруг почувствовал, как под ногой что-то хрупнуло. Он скосил глаза вниз и увидел, что подошва его потрепанных армейских ботинок вляпалась в нечто сине-фиолетовое. Памятуя о курсе по взаимодействию с иномирными веществами и формами жизни, хвататься руками за это нечто капитан Рейнхардт не стал. Вместо этого он сильно, с размаху, стукнул пяткой заляпанной ноги по тому, на чем стоял, чтобы попробовать стряхнуть цветастое нечто с подошвы. Ответом на это действие стал нарастающий громкий гул и тонущий в нем треск “крышки” колликоидского “стола”...
“А эта трасса даже позабористее будет, чем ее аналог в сенатском аквапарке на Корусанте! Главное, чтоб там в конце такой же горочки не было. Потому что я как-то не уверен, что в моем нынешнем состоянии без потерь перенесу падение в воду с четырех метров. Плюс, тут всегда может быть не вода. А какие-нибудь слезы колликоидных дев, рыдавших у носка возлюбленного в полнолуние. Или их же сопли… бр-р-р. Нет, уж лучше вода. Пусть и купаться придется в одежде.”
Мэя несло. Во всех смыслах. Гладкая стеклянистая поверхность под его пятой точкой, похоже, имела отрицательный коэффициент трения - с такой силой и скоростью его несло по довольно высокому (ну, головой он не ударился ни разу, хоть и не ложился) на пол-ладони наполненному водой тоннелю. Конечную точку своего путешествия и ее удаленность от порта, Каца и их корабля, Мэй представлял себе неважно. Зато отлично представлял затраченное на это самое странное в его жизни путешествие время: таймер на голокамере работал исправно.
Повороты, резкие, не очень резкие и очень закрученные сменялись отрезками, на которых Мэй развивал такую скорость, что начинал опасаться за целостность своих штанов. За себя он, как обычно, не опасался - сейчас прямой угрозы, ну, кроме как оказаться в чьем-то присутствии с дырой на заду, не было. А потом будет потом. Бояться заранее - худшая из возможных тактик.
Предрекаемая той самой его пятой точкой, что так стремительно лишалась сейчас последних покровов, горочка возникла внезапно. Никакого тебе красивого синематичного пути, в течении которого можно попробовать все: и пафосно поцепляться за жизнь, и всю эту самую жизнь вспомнить покадрово и с оценкой каждого своего действия, и поорать, и порыдать (ну, этого Мэй напрочь не мог чисто по физиологическим причинам, даже если бы ну очень хотел), и поблагодарить маму, папу и Корусантскую киноакадемию. Просто поворот, резкий такой трамплинчик - и оп! - Мэй уже летит куда-то в непроницаемую даже для его глаз темноту.
Полет вниз был настолько долгим, что бравый капитан успел даже несколько заскучать. Бояться он по-прежнему не начинал, потому как вариантов завершения этого свободного полета в одну сторону у него было ровно два. И он со всей дури надеялся на то, что внизу будет именно тот резервуар, в который стекаются все воды этого странного места.
“Законы физики на моей стороне! Ну, то есть мне бы очень хотелось верить, что они на моей стороне… то есть вот пусть тот закон, который про сообщающиеся сосуды, будет за меня, а вот тот, который про ускорение свободного падения и массу и силу удара о поверхность, - тот пусть прямо сейчас отвернется!”
И, похоже, что в кои-то веки закон физики внял слабому человеческому разуму и прогнулся. Иным объяснить это странное, странное - со всех сторон странное падение во что-то одновременно мягкое, упругое и какое-то желе-ртутеобразное было просто невозможно. Неизвестная субстанция погасила силу удара, да так, что Мэй даже испугаться толком-то не успел, когда столкнулся с светящейся еле заметным фиолетовым светом черной отблескивающей поверхностью.
“А теперь, пожалуйста, отвернись ты, закон Фолкнера-Батта, я тебя очень прошу! Мне как-то вот еще рановато все-таки, у меня есть очень-очень важная для меня девушка, которую я просто вот очень не хочу расстраивать своим бездыханным, да еще и затерянным ситх знает где телом. Так что не ешь меня, неопознанная фиолетовая херня! Я тебе еще приго… тьху, я просто несъедобный! Выплюнь, выплюнь, кому говорят!”
Лиловатая, похожая одновременно, хотя казалось бы, что так невозможно, на ртуть, масло и желе субстанция, похоже, была неразумной. Или разумной настолько, что вняла этим суматошным мысленным воплям. По крайней мере видимой агрессии она не проявляла, позволяя Мэю самым спокойным и бессовестным образом держаться на своей поверхности. И осматривать окрестности…
Открывавшийся его хиленькому ночному зрению пейзаж не радовал формами и красками: огромное помещение, похоже, что цилиндрической формы, потолок которого вместе с отверстием, откуда выпал Мэй, терялся во мгле. Стены - до них навскидку было футов девяносто - и круглое отверстие где-то на семь часов от нынешнего положения его головы. Пружинившая под его руками маслянистая субстанция заполняла собой нечто вроде бассейна, к узкому бортику которого Мэй и направился.
“Вот там у нас дыра. Возможно, что это чья-то нора, а возможно - что выход отсюда. Кажется, я вижу в ней свет. Главное, чтоб это был не несущийся мне навстречу проходчик или какая-то тварь вроде манаанского удильщика. Хотя… если так подумать, то я предпочту удильщика, с ним хотя бы есть шансы договориться.”
Добирание до вожделенного бортика потребовало от Мэя недюжинных усилий. Слишком плотная среда, слишком скользко, странно и непонятно, как именно двигать все свои железки таким образом, чтобы тратить меньше сил. Импланты вели себя на удивление послушно, ничего не заело, не закоротило и не заклинило. Так что минут двадцать спустя Мэй уже довольно бодро топал по нормального… ну, насколько тут что могло быть нормальным, вида коридорчику, в конце которого он видел усиливающийся по мере его приближения к… чему-то свет. Одежда, мокрая и изрядно ослизненная, сохнуть никак не желала и отдавалась во всех тех местах, где он мог что-то ощущать, так, что Мэй начинал подумывать о том, чтобы просто снять ее к хаттам и встречать аборигенов во всем блеске и великолепии своего уродливого тельца…
– Ничего… ничего… цвет… он горит… холодный и влажный… но он горит… он живет в колодце… Я видел его… Он вроде дыма… совсем как цветы прошлой весной… колодец светился по ночам… Тед, и Мервин, и Зенас… все живое… изо всего высасывает жизнь… В этом камне… должно быть… он возник из этого камня… и распространился повсюду… не знаю, что ему надо… Эта круглая штука, ученые выломали ее из камня… и раскололи… она была такого же цвета… совсем такого, как у цветов и деревьев… их должно быть больше… семена… семена… они растут… Я впервые увидел на этой неделе… наверное… сильно подействовало на Зенаса… Он был крепким парнем, полным жизни… свет сводит нас с ума… а потом подчиняет… сжигает нас… вода в колодце… ты был прав, сказав о ней… дурная вода… Зенас пошел к колодцу и не вернулся… не смог вернуться… засасывает нас… уносит… знаешь, что-то возникает, но пользы от этого нет… я снова видел его после того, как унесло Зенаса… просто цвет… у нее по вечерам лицо бывает такого же цвета… он горит… Высасывает жизнь… Он из другого мира… Там все не похоже на здешнее… (с)
… это нечто... да, оно было первым, что вызвало у Мэя ощущение, отдаленно похожее на страх. Хотя повидал он за свое очень долгое и очень утомительное путешествие из планетарных недр много чего. И залитые мертвенно-синим светом бесконечные коридоры, и комнаты, больше всего похожие на какие-то заброшенные лабораторные помещения: колто-танки, наполненные светящейся тускло-лиловым субстанцией с чем-то темным, медленно и завораживающе ворочавшимся внутри; сложные приборы, членистые, суставчатые, покрытые светящейся слизью и изредка оглушительно щелкающие в абсолютной тишине.
Груды белесой пыли, похожей на плесень и пласты такой же белесой плесени, похожей на пыль. Забитое республиканскими армейскими рационами помещение, из угла которого хищно и инородно вытарчивался длинный извилистый, сияющий все той же тускло-лиловой мертвечиной черный корень. И валяющийся у этого корня пробитый навылет имперский шлемофон. Абсолютно пустая комм-рубка, из стен которой торчали отвратительно вздутые корни-щупальца, пульсирующие гнойно-мертвенным светом. И посреди этого сплетения - крохотный столик на тонких ножках, а на нем - выдающий в эфир бесконечный тоскливый белый шум работающий от непонятного источника комм-линк.
Солдат в форме тяжелого пехотинца одной из мобильных республиканских частей. Мэй было обрадованно потрусил в его сторону: человек стоял спиной, судя по положению локтей держа руки на оружии. Шлемофон лежал поодаль, и что-то в его положении царапнуло Мэя, что-то обратило на себя внимание, пробуждая внутри ожидание недоброго, плохого, опасного. Ощущение это было таким всепоглощающим, что Мэй замер, затаился, не дыша, не доходя до солдата десятка шагов. И тут же отпрянул за выступ в стене, когда человек в форме резко повернулся в его сторону… Нет, не человек. Чем бы ни было то, что носило форму республиканского солдата - человеком оно точно не было. Светящиеся все тем же странным мертвенным светом глаза, обезображенная фиолетовыми бубонами кожа; лицо, застывшее в выражении какого-то мучительного и в то же время зловещего тризма.
Но ни одно из этих жутких чудес, которые сопровождали капитана Рейнхардта на всем его пути из тьмы на поверхность, не вызывало в нем и тени страха. Мэй свое отбоялся уже очень и очень давно, так что на очередную выпрыгнувшую из-за угла не агрессивную и не летальную мерзость реагировал максимум поднятием брови и ехидным мысленным комментарием. Но чаще всего не реагировал никак. Просто шел, шел и шел. Дальше и выше. Надеясь, что этот извращенный вондерленд кончится раньше, чем выйдут его силы и время. Надеясь на то, что он сумеет улизнуть или спрятаться от всего, что может захотеть его уничтожить.
И вот… кажется, дошел. Но то, что он ощущал и видел сейчас, Мэю очень, просто вот до стоящей дыбом виртуальной шерсти, не нравилось. И в то же время его с какой-то невозможной силой тянуло к этому, спрятанному глубоко под землей, пульсирующему смесью трупных оттенков лилового и пурпура сгустку.
“Так. Нафиг с пляжа. Вот это мне уже совсем не нравится. Даже больше, чем тот ясноглазый лейтенантик и сияющая лиловым раздувшаяся, как гнойник, крыса. Нафиг-нафиг. Снять на память сниму, а вот смотреть потом буду с осторожностью. И как можно дальше отсюда.”
Последние мысли Мэй додумывал уже во весь опор уходя от пылающей злом и смертью и такой нежно-притягательно-шепчущей глобулы. Двигался он так быстро, как только позволяли уставшие и гудящие ноги. За направлением не следил особо - все равно толком не понимал, куда и как можно идти и выйти в этом царстве сплетенных и пульсирующих корней. Ботинки угрюмо чавкали по ртуте-грязи, и конца и края этой стране херовых чудес видно не было.
“Нет. Стоп-машина. У меня еще… да, около семидесяти двух часов. В целом… нормально. Но стоит остановиться где-то… где потише. Выдохнуть. И хотя бы на пальцах выкинуть, куда же мне дальше идти. Потому что переть просто так - не идейно. И, скорее всего, приведет меня куда-то… еще глубже в задницу.”
Отредактировано Maylory Reinhardt (2018-06-05 14:30:50)