Мэй любил Корусант. Как бы там не поворачивалась жизнь, но это был его мир, место, где он родился, где провел свое, может быть не самое счастливое, но детство. Геополис, в котором он знал тысячи интересных, забавных и красивых местечек; город-до-неба, в котором ему было если уж и не очень просто, то по меньшей мере понятно.
Рынки Мэй, как, впрочем, и всякий любящий свое дело мусорщик, тоже очень и очень любил и уважал. Потому что где ж ты еще найдешь столько всякого и сразу? Где услышишь такие невероятные (само собой, не факт, что правдивые, но все равно невероятные!) истории, где сможешь посмотреть на существ с самых разных концов Галактики, где сможешь разжиться редкостями и диковинками по вполне приемлемой цене? Только здесь, на рынке! На Старом Галактическом Рынке, в негласном торговом сердце Корусанта.
Любимый мир, любимое место в этом мире… для полноты всего не хватало только любимой девушки рядом, но это было… дело перспективы. Имевшее весьма непривычную для Мэя характеристику “вопрос будущего”. Впервые в жизни человек, которого когда-то звали Мэйлори Рейнхардт, хотел чтобы что-то можно было сформулировать в будущем времени. “Это будет.” “Это случится.” Но чтобы это случилось в том самом будущем - надо было что-то делать в настоящем. И именно этим - а еще поисками подарка для другой хорошей девушки и закупками для своего нового кораблеулучшательного проекта - Мэй и занимался прямо сейчас, со странным для себя самого веселым азартом изучая торговые развалы и витрины маленьких лавочек в поисках тех самых вещей.
Раньше он приходил на рынки просто потому, что альтернативой был медикаментозный сон-без-сна или - чтобы уже окончательно закрыть вопрос со всем и всеми - выход в шлюз и дальше - в открытый и такой же пустой, как сам Мэй, космос. Бродя между разумных существ, слушая их разговоры, он ощущал себя тенью. Бесплотным наблюдателем, который никому не нужен и неинтересен сам по себе. Который никому и ничему больше не принадлежит и ни к чему больше не причастен. Смотреть на разумных было… пусто. Так что Мэй в те свои годы отдавал предпочтение вещам. Которые не вызывали в нем столь разрушительных чувств, но сами по себе были историей. И истории же рассказывали.
Сейчас же, толкаясь в небольшой толпе таких же любителей диковинных игрушек, как и он сам, Мэй с удивлением отмечал, что ему больше не пусто. Куда-то ушло ощущение отделенности, отстраненности, инаковости. Он придирчиво и полностью вовлеченно рассматривал лежащие горками на потертом покрывале штучки-дрючки, выбирая ту, ту самую, что понравится маленькой (это только рост! она уже целый джедай! даже с мечом!) оч-чень любопытной и интересующейся буквально всем на свете забрачке. Кандидатов в почетные подарки было столько, что глаза разбегались. Все как на подбор, почти идеальные, соответствующие всем заявленным требованиям: непрактичные, внезапные, безобидные, немного нелепые и чуточку смешные. Нет, что-то практичное и толковое он тоже собирался подарить! Маленькая, вышитая золотистыми узорами куртка из какой-то странной - продавец утверждал, что волокна этого растения отталкивают грязь - ткани курточка уже лежала в контейнере, который Кац совсем недавно уволок на стоянку спидеров. Но такие вот штуки, без особого смысла и практической цели казались Мэю куда как больше подарками, чем вещи практичные и зачем-то нужные.
Он почти… почти успел сцапать мягкого и яркого игрушечного нерфа с очень грустными и добрыми какими-то глазами, как в кармане его брюк настырно завибрировал голокомм. Секунда промедления - и нерф достался какому-то очень нервному и резкому родианцу, который тотчас же сунул торговцу пару кредовых чипов и был таков. Мэй досадливо цыкнул, вызвав ехидные смешки соседей по несчастью, которые тоже нацелились на того же нерфа, и принял вызов…
...- Соччо! Я люблю тебя как родного отца, - в исполнении Мэя эта прочувствованная фраза звучала особенно интересно. Для тех, кто его знал. Остальным же было слышно только невероятное участие и такая же невероятная доброта говорившего: голос капитана напоминал мурлыканье большой кошки и лучился позитивом и доброжелательностью, - но сейчас непростые времена. При всей моей любви и уважении к тебе, я не могу дать за эту вещь шестьсот. Двести.
- Ма-айлхорри, ма-альтшик мой, я уже стар! Мои дела идут не так хорошо, как раньше. А внуки? А моя милая жена? И первая, и вторая? А жены моих жен? - никакой семьи у Соччо не было, и по меркам своего вида он был почти в самом расцвете сил. Но заведенный не им, и не Мэем порядок требовал сетовать на судьбу и семейные проблемы в процессе торга. Вот Соччо и выполнял предписанное, хитренько поглядывая то на клиента, то на собравшихся вокруг азартно торгующейся парочки зевак. - А те лишения и невзгоды, что я перенес, пока добывал исключительно для тебя, дорогой, эту бесценную, поистине бесценную вещь? Неужели страдания старика ничего не значат для тебя, ма-альтшик мой? А то время, которое я потратил уже и трачу сейчас? Пока мы с тобой беседуем - мой бизнес чахнет на глазах! Пятьсот семьдесят - только потому, что ты дорог моему израненному сердцу…
- Соччо, ты просто разрываешь мне сердце. Пополам. Я искренне скорблю о том, что так отрицательно влияю на твои дела. И готов отдать всю кровь по капле, лишь бы благополучие твоих жен и их жен не понесло ущерба. Но вот больше двухсот пятидесяти кредов я не дам. Никак не дам, - Мэй выразительно посмотрел на торговца, показывая, что цена окончательная. Тот едва уловимо скосил глаза вбок, показывая, что в целом да, но нужно бы немного поднажать и доработать. Мэй едва заметно приподнял бровь, показывая, что да, на такой вот бартер он вполне готов. После чего, вдохнув незаметно, принялся дорабатывать.
- Почтенная публика! - бравый капитан резко крутанулся на пятках и посмотрел на зевак. Те, захваченные врасплох, замерли группкой недоуменно моргающих столбиков. Мэй, понимая, что аудиторию можно брать, добавил в голос убедительности и благорасположения и продолжил. - В этот нелегкий день я очень нуждаюсь в вашей помощи. Мы с Соччо нуждаемся. Сильно! Не проходите мимо, обратите внимание на все эти прекрасные товары! Вот вы, девушка , - он подмигнул тут же побуревшей от смущения хорошенькой зеленой твилекке, - мне кажется, что это кольцо для лекку - оно удивительно пойдет вам. Примерьте, не стесняйтесь… Соччо точно не будет против…
… Час, приличную скидку и половину распроданного наличного запаса лавки Соччо спустя, Мэй устало сел на небольшую лавочку в тихом недоскверике, который располагался совсем рядом с очередной посещенной им игрушечной лавкой. Левый голеностоп малость проскальзывал, так что капитан Рейнхардт решил не искушать судьбу и не подвергать свой невероятно ценный груз риску быть уроненым или ударенным. И сесть тихонечко в ожидании Каца, который должен был вот-вот подойти, тут, в чистой части Рынка, бережно поставив специальную сумку с прелестью для его прелести на дюракрит пола между ног.
Мэй посидел немного, выдохнул, поборолся с совестью и не выдержал. Достал из поясной сумки купленный-таки подарок для Раднари, - маленькую трубочку, которая позволяла выдувать радужные пузыри из полимерной пленки. Если приконнектить приборчик к голокомму и найти в базе голографий что-то, что тот сможет распознать, то пузыри можно было делать фигурными. Мэй воровато оглянулся по сторонам: вокруг было удивительно тихо и малолюдно - только небольшой на вид человек в длинном одеянии сидел чуть поодаль, да бурчал о чем-то рядом с ним высокий, упакованный в белую броню трандошианин. Убедившись, что свидетелей нет, а те, которые могут быть - им не интересуются, капитан Ренйхардт одним щелчком отправил с голокомма на игрушку нужное фото. И, пару секунд спустя с совершенно детской радостью наблюдал за тем, как над его головой поднимается к потолку уровня прозрачный, радужно-розовый надувной маворр.
“Я хочу, чтобы вы увидели это.”
Отредактировано Maylory Reinhardt (2018-06-14 18:43:38)