Помоги мне, мастер.
По-мо-ги.

Оби-Ван в последнее время раздражал. А если быть честным, он бесил все посмертие и остро вызывал желание убивать года четыре до того. И двадцать лет до того... В общем, все было сложно.
Энакин ощущал себя одновременно дебилом, одержимым и психом. Потому что Оби-Ван хотел поговорить. Но разговаривать с этим мерзким стариком, да ещё и призрачным, сам Энакин не хотел. Совсем.
Слишком четко ощущал, что ему чрезмерно присядут на уши и снова проведут. И не потому, что он такой уж безмозглый осел, а просто потому, что почему-то никак не мог перестать верить почти каждому слову своего бывшего мастера.
И это после Люка. После Леи.
Да и всего остального.
Энакин был мразью. Предателем, сволочью, убийцей, палачом и скотиной. Ситхом. Но он никогда не поступал настолько подло --- и разговор сейчас совсем не про Мустафар, Альдераан или какую-либо личную встречу. Их Вейдер вот как раз понимал. Хотя нет.
События на Альдераане до сих пор вызывают ступор. Как можно, когда враг стоит, не сопротивляется, в абсолютно точной истерике, зная, что потом будет уничтожать все, что ты ценишь и любишь... не убить? Сила там с убеждениями, ладно, свет и все прочее. Но ведь Вейдер не жил, он существовал на злости, ярости и верности долгу. Это же не убийство --- освобождение. Так почему?
И, главное. Как бывший так называемый столп света после всего этого посмел втягивать в собственную войну невинного ребенка? Взял, блядь, пример с Квай-Гона? Так даже тот был не настолько подлым. Да, Энакину было девять лет, да, Джинн лгал о возможностях, но хотя бы не намеренно. Хотя бы верил в то, что говорил, а мастер...
Натравливал бедолагу Люка. Так я сам себя убил, Оби-Ван?  Да, конечно. Спустя года после твоей уже смерти.
А не добил меня ты сам.
Это мучает. И как сказать все вот это, что бушует в голове (или в душе --- Энакин до сих пор не очень разбирался в призрачной терминалогии), было совершенно непонятно.
Хотя иногда очень хотелось. И узнать, зачем все это вообще было? Когда и возможность --- была. А джедай предпочел использовать детей.
Только вот. Только вот все слишком сложно для простого разговора. Причем, что с мастером-джедаем, что с ситхским Императором. Оба те ещё умельцы на разговоры, когда в итоге все выходит совершенно не так, как казалось.
И это закованному в броню Вейдеру было все равно, можно пропускать мимо ушей. Цель-то есть, и для ее достижения понятно, что нужно делать.
А теперь цели нет. И в принципе ничего нет, кроме желания разобраться, понять. На прощение, в какую угодно сторону, рассчитывать было бессмысленно и глупо. Никто на это и не надеется, и не просит. Но жить, или существовать? Развиваться дальше без принятия и понимания не получается. А под бесконечные лекции Йоды только спится хорошо, насколько духи вообще могут это делать. Более всего, если честно, похоже на на очень глубокую медитацию с полным отключением от окружающего мира.
М-да. Хуже только вечные взгляды и рассуждения Квай-Гона. Благо вот его игнорировать гораздо легче, надо же, какой тактичный.

Я тебя ненавижу.
Не-на-ви-жу.

Иногда Энакину хотелось никого не видеть. Потому что он ощущает себя то капризным ребенком, то стариком в маразме, который хочет что-то вспомнить, но не может, такая беда.
То просто крайне раздраженным солдафоном, которого все окончательно задолбали своей дурацкой сектантской религией и философскими диспутами.
Ну можно хоть иногда выражаться четко, ясно и конкретно?!
В такие моменты Энакин уходил на Мортис, к Бенду или на ещё какой край галактики. Правда, далеко и надолго уходить все равно не получается.
Зовут.
Призраки, память, дети из реального, то есть живого мира, собственное шило в призрачной пятой точке. И Энакин снова бродит по всем углам, сталкиваясь с новыми знакомыми и старательно не обращая внимания на тех, кто из прошлого.
Только вот бывают такие моменты, совсем редко, когда Энакину хочется сесть, смотреть на реальный мир --- и чтобы никто не трогал. Совсем.
Когда и его как бы не будет. Только искреннее, почти детское любопытство, интерес да переживания за чужих людей.
Это чудо-юдо место было идеальным для того. Здесь почти никого не было --- и почему-то никогда не хотелось спросить, это потому что все держались подальше, просто не знали или же не могли пройти.
Энакин редко сюда приходил. Слишком велика была опасность начать вмешиваться в чужие дела, собственное прошлое или просто начать вновь строить мир по собственному усмотрению. Тяжело.
Посему сюда нужно было приходить только в созерцательном настроении. Потому как так чувствуешь себя почти живым, но четко понимаешь, что уже нет. И это облегчение.

Мастер.
М а с т е р.

Я не могу.

Обычно здесь тихо. Здесь его никто не хочет видеть и не зовёт.
Обычно.
Сегодня, сейчас было не так. Голос отчётливый и полный боли.
Внезапно корежит. Оби-Ван так не говорит. Давно. Даже не думает.
Видимо, пришла пора получить свою порцию гунганской стряпни на уши. То есть, поговорить.
Когда Энакин пришел на зов, то удивлённо замер перед очередным провалом в пространстве и времени.
Его не звали. О нем думали.
Пронзительно, устало, с болью.

Энакин грустно улыбнулся, опершись о стену рядом с проемом. Мастер был непривычно молодым, но усталым и потерянным. Слишком живым и неидеальным, слишком человечным.
Рядом с падаваном Оби-Ван таким никогда не был. Всегда занудство, правила, нотации и образ идеального джедая. Потом магистра, генерала или кого-то ещё.
А сейчас?
Сейчас мастер, сгорбившись, сидел и смотрел на его клинок. Старый, которым ещё Люк любил размахивать.
Почему-то даже не злит тот факт, что меч Оби-Ван забрал, а его оставил подыхать. И даже за Люка... Нет, за Люка всё ещё обидно, больно и хочется приложить хорошенько о стену головой.
Раз пятнадцать.
Лее повезло больше. Даже не тем, что у Леи были родители, Оуэн и Беру, да будет пустыня к ним добра, хорошо воспитали мальчишку. Но Татуин? Почти полная изоляция? Отсутствие обучения?
Как ты мог, мастер?
Почему-то было пронзительно грустно. И не хотелось выяснять, убеждать --- или даже убегать.
Даже набить морду не хотелось. Хотелось посидеть рядом --- даже не вмешаться, просто узнать. И побыть рядом.
Интересно, это какой год? Второй, третий от образования Империи? Точно не пятый.
Того Оби-Вана Энакин помнит. Этот моложе. И явно не такая скотина.
Энакин никогда не ходил сквозь провалы. Но сегодня он плюет на собственные принципы.
Сначала тянется Силой --- не к мастеру, нет. Хотя хочется осторожно коснуться его разума, узнать, о чем он думает.
Зачем зовёт.
Но это бессмысленно и нечестно.
Энакин просто осторожно разбирает собственный клинок. Очень давно этого не делал --- именно с этим оружием. Приятно. И тоскливо.
Клинок нес боль, смерть, кровь. И надежду. Слепую отчаянную надежду, что все скоро кончится.
Забавно. Энакин и забыл об этом.
А сердце меча --- кристалл --- отливает синим. Точнее, от светло-серого до ярко-синего, проходя все оттенки голубого.
Даже красиво.
Даже жаль, что никогда больше в руки не взять. Но интереснее все же то, как бывший магистр и член Совета джедаев смотрит на кристалл.
Энакин закрыл глаза, пару секунд помедлил, подумал. И решительно, неслышно шагнул вперёд.
Забавно. Энакин смотрел на мастера сбоку, но оказался за спиной. Почти символично.
Ну вот и что ему здесь делать?
А мастера почему-то было жаль. Но, как и Энакин, он сам выстроил свою судьбу, так что, зачем его жалеть?
- Знаешь, мастер, - задумчиво выдал Энакин, леветируя кристалл к себе, а после --- над своей ладонью. - Сходить с ума такими темпами тебе не идёт, совсем.
Улыбка получается почему-то светлой и теплой, грустной. Возможно, Энакин действительно вырос.
А возможно, он все ещё стремится опекать мастера --- того, который ещё не натравил на него сына.
- Что ты творишь, Оби-Ван?

Мастер.
Помоги мне, мастер.

А самому мастеру помощь нужна?

Отредактировано Anakin Skywalker (2018-07-13 01:54:47)

Это интересно, смотреть как сгорбленная спина выпрямляется, а потом вновь горбится. Навевает какую-то аллегорическую тоску о прошедшей жизни.
Правда, таким жалким Энакин своего мастера не видел никогда. И правильно, в общем-то, этот человек уже давно не был его учителем. Ну или пока ещё не стал, смотря с какой стороны посмотреть.
Это забавно, наблюдать, как кто-то сходит с ума. Энакин такое наблюдал и даже не раз и не пару десятков раз. Но вот в естественных условиях пока не приходилось.
Надо же. Мастер.
Человек, укравший детей, обернувший любовь всей жизни против, даже не дав толком объяснить, бросивший тебя подыхать.
Сколько ты учился во все это верить? А принять, что заслужил оказалось слишком просто.
Оби-Вана же просто-напросто жаль. Непонятное, непривычное и липкое чувство. Впрочем, Энакин с удивлением понял, что именно по отношению к мастеру это чувство отнюдь не ново. Они и начинали же также, абсолютно аналогично.
С жалости малыша Эни и растерянности юного Оби-Вана. Растерянность сменило безумие, но так ли это важно?
Энакин улыбается невесело, тепло и с самой каплей сожаления. Тихонько фыркает и упорно отказывается думать всякие глупости, вроде тех, что "мы были обречены", "ничто не могло закончиться иначе". Даже не потому, что это, собственно, глупо, но просто, а зачем? Судьба не предрешена, как бы в это не верили дурные джедаи, начитавшиеся сказок. И все могло быть иначе. Могло.
Но не сложилось, а жалеть, оказывается, Энакин умел лишь сумасшедшего отшельника. И то, когда тот этого не видит, не понимает, не может использовать.
Иначе слишком опасно давать такую власть ему в руки. Спасибо, это Энакин выучил намертво.
- Ты меня звал, - сообщает очевидное он, присаживаясь на худую постель. Кристалл все продолжает виться у него над ладонью, и Энакин знает, что даже сейчас способен своей волей окрасить его в ярко-алый, изменить судьбу. А только меча, или заденет ещё и Люка, неясно. Почти интересно посмотреть.
Почти.
Только Энакин слишком четко помнит, как вмешивались в его судьбу, чтобы желать того же сыну. И он оставляет все как есть.
Просто смотрит на поникшие плечи. Прислушивается, тонко улыбаясь, и сообщает очередной секрет Полишинеля.
- И ты меня боишься, - но все же некоторое веселое изумление присутствует. - Почему, мастер? Ты мог меня убить, и на Мустафаре, и на Альдераане... впрочем, нет. Альдераан нам только предстоит.
Энакин смотрит насмешливо. И даже не задумывается, что резко стал неважен принцип "не вмешиваться в прошлое". Не задается вопросом, почему?
Ясно же и так, почему. Потому, что рядом с теми, кого он любит, Энакин всегда ведёт себя как последний идиот, притом доверчивый сверх меры.
- Боишься. Знаешь, это даже больно, ведь не я бросил подыхать тебя на лавовом берегу, - про то, что больнее, о Люке, Энакин не говорит. Думает, что не скажет.
Но ведь как всегда --- не может молчать.
- И Люк... Знаешь, я уже вечность хочу спросить, за что? Не со мной, с ним. Лишить его сестры, семьи, образования, возможностей?
Странно, но его голос не обвиняет. Энакину и грустно, и правда интересно, и самое поганое --- по-настоящему ненавидеть он так и не научился. По крайней мере, не мастера, лишь себя.
Что очень смешно, ибо Энакин никогда не умел останавливаться и делать что-либо наполовину.
А мастера опять до безумия жаль. И не хочется кричать, размазывать по стене или что-то в этом роде. Хотя непременно захочется, стоит только вернуться в Силу и в свое время --- вот там распылить Оби-Вана хочется все время. По всей этой грешной Силе.
Только вот и это Энакин исполнить до конца так и не сумеет. Слишком, чтоб его, хорошо знает, что будет жалеть. И просто, как это вообще возможно?
Когда даже на физическое убийство решительности хватило лишь в тот момент, когда дурной джедай сам бросился на клинок.
Вот уж незакрытый гельштадт и повод себя ненавидеть. А Оби-Ван упорно не разворачивается. И Энакин даже думает, что не надо было и заморачиваться, держать лицо того юного придурка, что был джедаем.
Можно было прийти настоящим. Все равно же никто не заметит.
Все равно же всегда видел только лишь маску. А сейчас, кажется, не видит и того. Это больно.
Это проще. Позволяет не сдерживаться.
Задать, наверное, самый важный вопрос. Когда не видишь лица, зато видишь душу.
И когда, кажется, с тобой впервые в жизни искренне говорят.
- Дурь ты творишь, вот что, - но, конечно, Энакин не спрашивает и не говорит. Не сразу, все же отвечая на вопрос.
Возможно, потому что страшно получить честный ответ. И неизвестно, какой из них будет лучше, "никогда" или "да, но так было нужно".
Энакин иронично думает, что к жалости к Кеноби, нужно прибавить ещё и презрение к себе. Вот и когда он начал метаться по кругу, не умея признавать четко и определённо? Не умея толком действовать?
Самый мучительный вопрос, конечно, "это того стоило?" или даже "ты совсем не сомневаешься?"
Но Энакин и так знает на них ответы. Да, конечно, стоило, иначе Оби-Ван просто окончательно сойдёт с ума --- и даже не этот бедолага в лачуге, а тот, делающий вид, что все знает, призрак. И сомневался, ещё как.
Всегда, если честно, сомневался. С самого момента их знакомства и во всем, начиная с себя и заканчивая и приказами Высокого Совета. Просто было всегда "я идеальный джедай, учитель, мастер и пример", а приказы нельзя даже обсуждать.
И как Энакин вообще вырос таким неуважительным болваном? Кажется, назло, иного объяснения нет.
А если совсем перестать  лукавить, то вопрос, на самом деле, один.
Почему ты даже не спросил меня, зачем я все это делал?
‌Это вызывало обиду, даже когда Вейдер умел чувствовать только всепоглощающую боль, ярость и ненависть.
За него опять решили.
Но задавать такому мастеру --- нечестно. Он и так, кажется, разваливается.
Энакин подбрасывает на ладони кристалл, улыбается. Тихо-тихо встаёт и подходит к не-своему мастеру.
- Знаешь, когда-то я думал, что только ты видел во мне человека, Оби-Ван, - Энакин осторожно, как сыну, ерошит мастеру волосы Силой. - Но проклятый и проклятый Избранный забыл свое место.
Кристалл с лёгким стуком опускается перед Беном Кеноби.
А Энакину почему-то становится легче. Горше, но легче.

Оби-Ван упорно не смотрит ему в глаза, но при этом пытается уцепиться за плащ. Наивный. Так призраков не ловят, и собственные видения не ловят тоже.
Почему-то именно сейчас хочется его утешить, а ненависть? Нет, наверное, ее никогда не было по-настоящему, но боль, ярость и презрение. Они все остаются, только меркнут под наплывом иных чувств.
Энакин с некоторым уже обречённым неудовольствием и смирением констатирует, что прав был Повелитель. И Йода был прав, и магистр Винду. Вечно у него эмоции заменяют все прочее, и даром бы были какие-нибудь положительные, дающие Силу и волю уничтожать неугодных.
Так нет. Слепая нежность, добродушная насмешка и что-то подозрительно похожее на любовь. Или как почувствовать себя мечтательной девочкой с Альдераана за пять минут. Хотя, наверное, даже меньше.
Улыбка все также горчит. Энакин отстранённо думает, что улыбаться-то ему на самом деле совсем не хочется. Но дурацкая привычка натягивать маски, кажется, у него была ещё задолго до Империи. И, кажется, даже до джедаев.
Потому --- улыбаемся шире.
Больше ничего не остаётся, раз по собственной же шкале ценностей Энакин все быстрее превращается в тряпку. Иногда ему хочется задаться вопросом, а когда это началось?  Старческий, блин, маразм и слабоумие. Ну не всегда же это было?
Наверное, когда появилась дурная надежда, что больше не один. Скатился бы совсем в пафосного ребенка или, не дай Сила, в Повстанца, так бы и говорил, с апломбом и яростью, что Надежда.
Для близких, вероятно, просто Люк.
А Оби-Ван, как будто знает, как издевается, словно в насмешку говорит именно о нем. И Энакин едва слышно хмыкает, продолжая все также внимательно вглядываться в живое лицо, уже и ещё не его мастера.
Непонятно, что он хочет там найти. Но видит лишь отчаяние, которое Оби-Ван так хочет принять за безумие.
Энакин про себя вздыхает, но не прерывает ни словом. Он просто знает, что безумие --- когда это действительно то страшное сумасшествие, которое заставляет все видеть не так, по-другому, да ещё и ловить видения и голоса, оно приходит не так.
Совсем, его не замечаешь, пока не становится поздно. И потом не замечаешь тоже, пока не прочитаешь в чужой голове, как выглядишь. Пока тебе не скажут, и все равно не веришь.
Только потом. Когда оглядываешь свои действия. Когда понимаешь, что здоровый человек так бы не поступил --- и потому ты проиграл.
Когда было прозрение у лорда Вейдера? Кажется, после того самого Альдераана, годами позже этого мига. Или раньше, смотря с чьей точки зрения смотреть. Но лечится, самоустраниться? Проще просто контролировать. Пока можешь.
А когда не сумеешь, тебя убьют. Все до отвращения элементарно.
Нет, Оби-Ван, сходят с ума не так. И безумным незачем прятать взгляд, они и не боятся ничего. Не отводят взгляд --- и защищают свои мысли, плевать на чужое осуждение. Но зачем? Если они все равно не понимают.
Энакин улыбается тенью полной когда-то задора ухмылкой. Когда-то, во времена войн клонов или даже раньше. И перестает мучить несчастного джедая.
Подходит к окну и смотрит на бесконечные пески родной пустыни. Она должна быть везде одинаковой, но Энакин с удивлением понимает, куда надо идти, чтобы выйти к городу. Или наоборот, сколько проехать до ближайшего святилища тускенов и одной из известных нычек джав.
Забавно. Это даже не память, это почти инстинкты. Ну или просто пустыня с ним говорит. Джедаи, все же в чем-то правы, как, впрочем, и ситхи. Не бывает пустой или мертвой Силы.
Впрочем.
Чистой и мирной Сила тоже не бывает. Иначе действительно получится сумасшествие. Шизофренический мир Светлой Силы, где нет ничего, что может отбрасывать тень.
Ничего живого.
Энакин улыбается горько. Энакин слушает (не)своего мастера. И думает о детях.
О горящих ненавистью глазах Леи. О таких же горящих, но безумной одержимостью, глазах Люка.
Он хотел быть джедаем, как его отец. А его отец бы все отдал, чтобы сын вырос нормальным человеком и подальше от войны. Когда узнал.
Когда все стало неважно.
Оби-Ван говорит о Люке, Оби-Ван просто слишком много думает. И кричит мыслями. Так, что Энакин бы услышал, даже если бы не прислушивался.
Даже если бы тщательно отрицаемая обоими ученическая связь действительно была бы разорвана.
Энакин узнает дату, перелистывает Силой дневники, не читая, просто чтобы занять чем-то, хм, руки. По привычке.
- Люку уже два, - тихо говорит Энакин, все также продолжая вглядываться в глубину пустыни. Ему почему-то слегка смешно, но в то же время безумно грустно. И как-то нелепо, что Оби-Ван не то забыл, не то не знал. - Человеческие дети обычно начинают ходить до года или чуть-чуть после.
А я этого не видел. Ни у Люка, ни у Леи. Впрочем, достойная плата, да? Империя за детей, смерть одних за похищение других.
Оби-Ван его мысли не прочитает, Энакин знает. Для этого нужно слишком много стараний, или просто пройти всю ту эмоциональную бурю, что развевается до них.
- Оби-Ван, - устало говорит Энакин. - Мастер...
И не знает, как продолжить, слегка растерянно замолкает на несколько мгновений. Не потому, что сказать нечего, наоборот, слишком много всего есть. Напомнить, что Люк --- не он сам, попросить хоть постараться дать ему жить. Обвинить во всех грехах.
Обвинить, а зачем? Энакин не собирается прощать, не ждёт прощения и не собирается выслушивать извинения. Или просить их.
- Мы с Леей всегда выживаем, - устало говорит наконец, не особо стремясь разбираться, о каких Энни, Эннилин и мальчиках думает мастер. Наверное, у него ещё осталось что-то правильное, раз он старается туда не лезть. Наверное.
Потому что интересно все равно, а о Лее. О Лее сложно и в то же время просто. - Даже если остаётся выжженная земля только или не остаётся ничего.
Энакин качает головой, возвращает взгляд к мастеру. Смотрит прямо и спокойно.
- Лея слишком похожа на меня, - и потому мы, может, и поймём друг друга. Возможно, даже примем. Но никогда не сумеем стать семьёй. - А вот Люк похож на мать. Очень сильно, такой же идеалист и романтик.
Энакину слышится, как старик-призрак Йоды пытался рассказать ему о смерти Падме. И это был, наверное, первый раз, когда Энакин отчётливо понял, что ситхи так просто не умирают.
Ситх однажды --- ситх навсегда, а Йоду так хотелось просто развеять. И казалось, что будет так просто.
У маленького зелёного мерзавца тоже в запасе оказались отрезвляющие молнии, и в чем тогда разница между ним и Императором?
А Падме верила, что в нем ещё есть свет. Как будет верить Люк, а Вейдеру слишком горько. Он же живой, не дройд, не робот из старых приданий, чувствует и развивается, там не может не быть света. Пусть даже это постыдная слабость и червоточина, куда добрые джедаи так четко били раз за разом.
Света не могло не быть, как он понимает сейчас. Но могло --- и было --- слишком поздно для смены ролей и наивной веры в добро.
Хорошо бы Люк этого не понял. Никогда.
- Моя кровь, но не мое продолжение, Оби-Ван. Он живой человек, отдельная личность, - Энакин запинается на секунду, но продолжает. - Пусть ты и выкинул его на пом... сюда. Но мастер. Он не я.
Улыбка широкая, а глаза больные, острые и обречённо насмешливые.
- Мастер. Ма-а-астер, - тянет, задумчиво и горько, как будто пробуя на вкус. - Он будет считать тебя таковым, пусть ты и... Неважно, не время. Но Оби-Ван, ради всего, что тебе ещё дорого. Хотя бы постарайся дать ему жить. Это мне ты хочешь отомстить, меня вернуть, проклясть, отогреть и мне отомстить. Не используй для этого ребенка.
Дикая, ненужная надежда. Энакин знает, что Оби-Ван, во имя ли своего ордена, или прошлого, или Силы --- найдет причину. Но не отступит.
Это больно, что Энакин ещё может верить в (не)своего мастера. Иррационально, как будто тот правда идеал добродетели, образцовый джедай и просто безукоризненно хороший человек.
М-да. Энакин всегда умел рассказывать сказки. Себе, в первую очередь, и лучше всего.
Энакин подходит к Оби-Вану, осторожно берёт за подбородок Силой и смотрит в глаза. Не улыбается, просто печально и серьезно смотрит.
- Перестань себя мучить, мастер. Что будет, то будет, как вы там любили говорить? На все воля Силы, - глаза насмешливо сверкают. - Никогда не любил эту доктрину. Всегда все сам делать хотел.
А в глазах у Оби-Вана отчаяние, такое, уже смирившееся, смиренное, какое никогда не навестит Энакина.
А ещё в глазах у Оби-Вана вина и обвинение.
[u]Оби-Ван забрал у Энакина все, Вейдер забрал у Оби-Вана все. [/u]
Так ли, мастер? Энакин хочет сказать, что ты мне позволил. А я --- позволил тебе. И не все. У тебя осталась свобода, цель, Лея и Люк, в конце концов, вера.
А у меня --- Империя.
Энакин улыбается криво. Энакин не позволяет отвести взгляд и тихо, серьезно и очень четко, чтобы мастер непременно понял, говорит:
- Ты сам у себя все забрал, Оби-Ван. Тем, что смирился.
Впрочем, Энакин не смирился. Но тоже обобрал себя до нитки, успев забрать с собой лишь нелепую веру маленького Повстанца, у которого осталась сестра и друзья.
Энакин почему-то думает о Лее. Ему очень хочется, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь дал такую надежду веру и ей.
Только чтобы было не поздно. Или хотя бы не настолько поздно, как для Энакина Скайуокера, лорда Вейдера.

Отредактировано Anakin Skywalker (2018-07-15 23:09:02)

Ее больше нет. Семьи больше нет.
И никогда не будет. Все предали. И ты всех предал. Да и зачем все это?
Ведь ее. Больше. Нет.
Рядом дышит правитель, политик, чужой человек. И бессмысленно зло.
И говорят что-то о потерях, долге, судьбе.
А потом и о нем. О мастере.
Как же противно. Как же тупо.
Как же хочется стереть его с лица земли. Из все. Они все. Совсем все. Виноваты.
И ты тоже.
Не смог, не защитил.
Но ты же видел. Ты же знал.
Дройды мерно жужжат, почти не бесят. Не они. Ни тот, кто напротив.
Ни те, оставшиеся позади, джедаи.
Ее. Больше. Нет.

Энакин смотрит вдаль, а потом смотрит на мастера. А может быть, он одновременно смотрит и туда, и обратно. Да и разве это важно?
Только морщится от увядшей, безумной бравады. Думает, а что ты хочешь мне доказать, Оби-Ван? Раз опять берешь и ставишь себя на высоту, где мудрее и лучше.
Вот только и Энакину уже не двадцать и не двадцать пять. И он не просто не может закрыть глаза, но отдает себе отчёт, что смысла нет. Да и не удастся все равно, возможно лишь только отложить.
Наверное, у каждого наступает такой день. В жизни ли, в посмертии. Энакин смотрит на своего бывшего учителя, на своего вечного мастера --- и ощущает себя взрослым и уставшим на фоне обезумевшего старика, что так напоминает маленького ребенка.
Я сделаю тебе больно, чтобы не было больно мне! Ты во всем виноват, зачем ты лезешь, ты испортишь, испортишь, испортишь!
Энакин иронично думает, что сам Оби-Ван его и звал. Но то ли не понял, то ли забыл об этом мимолётном факте сразу.
И только оправдывается. Что не учит. Не учит.
- Не учишь. Будешь только врать и наставлять, - насмешливо изогнутые губы, капризно вздёрнутая бровь. - Своего маленького поросёнка, выращенного на убой большому и страшному кабану с большими клыками.
Энакин самоуверен. Критичен. Самолюбив. Всегда был таким.
Кажется.
А ещё он честен, жесток и говорит не своими словами, но чужимы невысказанными мыслями.
- Это ведь логичнее. С большой свиньи и мясо больше, -  это абсурд, но тон голоса лишь слегка насмешлив, а на самом деле до отвращения спокоен, почти равнодушен. И так же ровно продолжает. - Так чего же ты боишься? На самом деле?
Энакин смотрит с внезапным интересом, с весёлым изумлением. Он видел мастера всяким: разбитым и сломанным, убежденным и идеальным, сильным и слабым. Но он никогда не видел Оби-Вана настолько жалким и так яростно пытающимся сделать вид, что все правильно. Что эта бессмысленная жизнь и есть его выбор.
Смотрит с таким отчаянным вызовом. Так бессмысленно пытается переспорить... себя?
Оби-Ван ведь думает, что есть только он. Забавно. А Вейдер ещё себя самым великим эгоистом в мире мнил.
Впрочем, всем джедаем свойственна убежденность в собственной правоте. И поспешная скорость суждений, за которыми непременно следует осуждение.
Это было бы больно, не осуди Энакин сам себя слишком давно. Он ведь, да придут Боги Пустыни по его душу, а то и так в пути затерялись, все забрать никак не могут.
Наверное потому, что он и не жалел. Ибо всегда считал почти каждое свое решение необходимым, не полагаясь на ту самую волю Великой Силы. В конце концов, это всегда было оправдание Оби-Вана. А до него --- Квай-Гон Джинна.
И оба были полноценными ослами.
- Ёрничаешь? - почти с улыбкой, почти одобрительно. - Пытаешься напомнить, что я хуже или лучше, чем ты обо мне думаешь? Доказать всю бессмысленность действий? Что твоих, в этом бесконечном ожидании, что моих?
Энакину действительно интересно. А ещё немного грустно и смешно. Кажется, он и впрямь привык смотреть со стороны.
Кажется, он зря сюда пришел.
Этот потерянный, несмотря на всю свою молодость, старик совсем не его мастер. И не его Оби-Ван, не тот, который смотрит больными глазами, когда пересекаются, и так ждёт случая поговорить. Но не подходит.
Проявляя не то свое странное чувство такта, не то страх. Впрочем, так было всегда. А Энакин пока не готов.
Оби-Ван не приемлит растерянности, отсутствия ответов или неуверенности. Ему постоянно, раз за разом, нужно доказывать, что ты сильный, уверенный, самостоятельный. И только тогда он помнит, что ты друг, которого можно дразнить, враг, которого следует ненавидеть и просто отдельная личность.
А не горячечный бред его галлюцинаций.
Энакин смотрит в не своего Оби-Вана, заглядывает внутрь, в распахнутый настежь разум и удивлённо, тихо смеётся.
Он понимает.
И видит другое, то, что тревожит. Переводит взгляд отчаянно быстро меняющих цвет глаз на кристалл в чужих ладонях. Сердце клинка, а меч --- продолжение джедая.
Продолжение него.
Энакин улыбается, а в ярко-желтых глазах прорезается темный янтарь. А после и вовсе по краям прорезался оранжевый, проходящий все цвета красного диапазона, останавливаясь на буром, грязном оттенке. Она говорила, что это все кровь его жертв.
Асока была слишком лирична и поэтична. Как джедай, которым упорно отказывалась быть.
Но оставалась идеальной его версией, даже когда убедилась, что ее бывший мастер стал чудовищем. Как она говорила?
Не спасти?
Вероятнее всего.
А может быть просто не хотела.
Или ему это и вовсе не было нужно.
А кристалл в руках мастера начинает тонко звенеть. Джедаи говорят, что так они плачут, но это все ерунда. В обратном преображении звук ничуть не отличается.
Впрочем, не означает ли это, что и свет --- насилие?
Но сейчас неважно.
- Зря. Я ведь... - Оби-Ван пытался не смотреть на него. После --- смотреть сквозь него. Но Энакин смотрит прямо в чужие глаза, а его лицо начинает гореть. Самым чистым, настоящим огнем, обезображивание, очищая.
Раскалывается череп.
Жарко. Слишком жарко.
Невыносимо.
Нет?
Так просто позволить памяти жить.
- ...говорю тебе, мастер, что... - нет ног, нет руки, висеть в воздухе --- это нормально?
Единственное, что Энакин знает, Оби-Ван не отведет сейчас взгляд. Не сможет.
Ведь он помнит. Ведь он так боится и хочет увидеть.
А руки теперь есть. Извилистые, уродливые протезы, и костюм, сразу, на ошмётки тела, на вплавившийся метал.
И снова все видишь в красном спектре.
Маска.
- ...выбор есть всегда, - незримый клинок [не твой, мастер!] раскалывается шлем и он снова видит силуэт.
И не видит ничего.
Пока маски и вовсе нет. Пока не становится невозможно дышать, а глаза не бледнеют, почти теряя цвет.
Бледный голубой. Вытцветший серый.
Ненастоящий.
Пока и эта слишком бледное, излишне быстро постаревшее лицо не становится снова молодым. Тем, которое видел на маленькой лесной полянке Люк.
Которое увидел бы сегодня этот Оби-Ван, если бы смотрел.
- И речь совсем не о Силе. Я свои выборы уже сделал, - Энакин тихо хмыкает. - А ты нет.
Энакин смотрит на Оби-Вана. Ему кажется, что он переборщил с пафосом. И пусть это вполне в стиле одаренных придурков, пусть мастер это даже любит, но.
Но он ведь все равно не поймет и не примет. Ибо, нет, Оби-Ван, не слишком поздно.
Энакин пришел слишком рано.
- Больше всего ты боишься оказаться недостойным джедаем, Оби-Ван. Подвести своего мастера, но, Оби-Ван, - это какая-то насмешка над самим собой. Зачем пытаться, зная, что ни к чему не приведет? Энакин улыбается, Энакин хочет похулиганить.
И заканчивает тонким детским голосом, смотря чистыми синими глазами на не-своего мастера снизу вверх.
Впрочем, он и так слишком часто практиковал подобное. - Своим страхом ты делаешь только хуже.
Например, меня. Сильнее.
Кристалл в руках Оби-Вана ярко-красный. Интересно, он сумеет вернуть обратно? Вряд ли. Слишком в нем много боли. Слишком много сожалений.
- А о Лее, - детское лицо и серьезные, почти старые глаза. Да, мимика тогда была смешной, когда ему было девять. - Ты и так все знаешь. Зачем спрашивать меня?

Ее больше нет.
А в голове осуждающий голос, который до сих пор кричит от боли и призывает остановиться.
Оттолкни. Не слушай. Ты ненавидишь этот голос, ты готов его проклясть.
Ведь это он отнял у тебя ее.
А рядом шелестят тяжёлые одежды. И говорят, говорят, говорят. Наверное, правильные слова. Наверное.
Ты успокаиваешься. Почти можешь отпустить, и только лёгкий гнев поднимается, когда речь заходит о Кеноби.
Это он помешал. Это он не дал, он также виновен, как и ты. А большей вины нет.
Но ради чего? Ради того, чтобы мир, чтобы все было правильно.
И ты отказываешься. Говоришь, как будет правильно.
Короли не слушают. Короли настаивают.
Закрой глаза. Ты должен был унести ее, обезопасить. Но сейчас другой голос. И тоже требует чего-то. Кеноби. Найти его, вернуть, спасти.
Отправить под суд за все, что он сделал! Растерзать, наказать, виноват!
А надо соблюсти правила. Не допустить.
Ты сдаёшься.
И Падме Наберрие решительно тянет штурвал. Оби-Ван дождется помощи.
А мамы больше нет. И никогда не будет.
Голос Квай-Гона печально замолкает.

Энакин забыл, когда он смотрел на кого-либо вообще снизу вверх. Сейчас вот ракурс вроде бы сменился. Но ощущение осталось прежним.
Как будто единственный взрослый и равнодушный во время свары в детском саду. Это неправильно, это позиция самодовольного козла, но всё же отказаться от такого невероятно сложно.
- Мой глупый старый мастер, - со вздохом качает головой, укоризненно глядя и тянется к мастеру маленькой ладошкой ребенка. - Совсем жалким стал.
Простая констатация факта, хотя хочется съязвить по привычке. Мастер слишком потерян, Оби-Ван забыл себя, зарываясь в собственных сомнениях, страхах и желании оправдаться.
От этого Вейдер чувствует и себя жалким. Даже не потому, что тридцать шесть лет своей жизни оглядывался на ничтожество. Это просто факт, что с ним бороться? Пусть ничтожество, но своё.
Мучило Вейдера уже давно позабытое желание помочь. Когда не хочется уходить, потому что помочь и можешь, и невозможно иначе.
Почти забытое чувство и, если быть точным, то чрезмерно отвратительное. Интересно, джедаи действительно часто его испытывают? И малыш Люк тоже?
Как странно. Оно же мерзкое по своей природе, ибо заставляет не поддерживать, но задавить заботой. Не давая и мгновения самостоятельной жизни. Как же подопечный тогда вырастет?
Или кто-то хочет, чтобы его любимые превращались в жалких стариков, как мастер Энакина Скайуокера?
Как хорошо, что в этом времени он сам себя уничтожал. Палпатин сейчас кажется куда более заманчивой перспективой, чем, если говорить честно, когда либо.
- Я разочаровал тебя, мастер? - улыбка отдаёт горечью и насмешкой, а в голосе слышится ирония. - Мне жаль, что и ты меня тоже.
Девятилетний мальчик деловито проходится по жилищу, проводит рукой по давно барахлящему синтезатору. И разбирает автоматически, находя поломку в коротящем проводе четвёртого блока. Самая банальная, элементарная поломка.
Энакин всегда был уверен, что уж Оби-Ван то умеет управляться с такой элементарной техникой. Но, кажется, ему просто всё равно.
(Не)твой мастер совсем опустился. И только пытается собрать вновь бесполезный клинок, лихорадочно бормоча себе под нос какую-то очередную чушь.
Он жалкий. Но даже тому девятилетнему Эни не было бы Оби-Вана жаль. Что уж говорить о том, кто просто натянул на себя его личину?
Это попросту злит. Слишком легко сдался. Слишком.
Впрочем, как и всегда.
- Но я же говорил не о том, Оби-Ван, - рассыпающийся на части в руках старика меч плавно скользит к своему хозяину.
Клинок слишком велик для рук ребенка. Энакин немного печально думает, что на самом деле слишком давно из него вырос. Но собрать меч всё также просто, не зря перебирал сотни и тысячи раз. - Не разочаровать, мастер. Подвести. Провалить свою великую миссию, как было уже не раз. Когда ушел из Ордена. Когда я тебя предал. Ты боишься, что не справишься даже с ролью телохранителя в пустыне без врагов.
Энакину уже не хочется играть и пугать мастера разноцветными глазами и мечами. Он смотрит устало на него сквозь светлеющий алый.
До синего так мало шагов, но Энакин думает, что Оби-Ван бы не сумел. Никак не может ни принять, ни даже смириться.
Энакину все даётся слишком легко. Как всегда. Как проклятье.
Синие глаза и синий меч. Пусть так.
- Ты боишься, что Люк не увидит достойного джедая и станет ситхом. Что вот тот мальчик растет зря, как и твоё отсутствие борьбы. Асока ведь не зря сердилась, - серьезное, усталое и горькое выражение совсем не идёт малышу Эни. Но менять облик сейчас - очередное издевательство. - А я боялся не спасти страну, как ты учил. Не спас. Только исполнил твою дурацкую сказку.
Энакин садиться на постель, подтягивает ноги и простейшая поза для медитации. Тянет мастера ближе, усаживает рядом, уже не скрывая, применяет Силу.
Разворачивает рукоять, протягивая, почти прислоняется головой к плечу.
- А ведь ответы всегда у тебя под носом. Были и будут, - на основании клинка тускло и едва заметно виднеется полураскрытый цветок лотоса. Забавно, Энакин выжигал его навсегда, но черты уже почти стёрлись.
Пусть все решат, что он был белоснежным, но Вейдер помнит, что от бледно жёлтого на краях он цветет алым.
Она всегда была сильнее белого. - Ты только глаза раскрой. Мастер.

[sign]._.[/sign]