Когда он умер, ему недоставало нескольких месяцев до сорока шести. Интересно, а как считать возраст после воскрешения? Семьдесят пять, если считать от первого рождения? Сорок пять, как было на момент смерти? Или те дурные едва за двадцать, что ему сейчас на сторонний взгляд?
Проще вообще не задумываться. Да и зачем? Не нужно.
Только, оказывается, очень больно смотреть на то, что сам разрушил. И на кого, оказывается, так надеялся. Это как злая усмешка. Совсем как обезумевшего Повели… Императора году этак в семнадцатом. От образования Империи, разумеется. И что, спрашивается, со всем этим делать? Нет, конечно можно тряхнуть стариной. Найти какого-нибудь умника, поверить ему, забить на все сомнения и начать строить и отстаивать. Что-нибудь, что сейчас в тренде?
Вся проблема заключается лишь в полном непонимании, а чего, собственно, хотят добиться и первые, и вторые, и третьи. А что нужно мирному населению на каком-нибудь зачуханном Кашиике. Муторно и бесполезно.
Порядок им не нравится, свобода развращает, как итог вечная вялотекущая война с обострениями. А Энакин, кажется, разочаровался во всем. Кажется, когда-то давно Падме так описывала взросление. Хочется иронично отметить, что ему уже поздно. Да и не зачем.
Энакину откровенно не нравится процесс добивания розовых очков. Пусть он и носил почти четверть столетия визоры с красным спектром.
Как то очень печально, что люди ныне верят в какие то странные идеалы. Пропаганда Первого Ордена отдает нелогичностью и чрезмерным пафосом, обещает порядок. Но, кажется, не может обеспечить его даже внутри собственной структуры. И как можно было потерять столько средств, персонала и боевого потенциала вместе со Старкиллером? И при этом без диверсантов-главных инженеров и даже без излишне сентиментальных лордов в стильном пластике, которые не могут смотреть на мучительную гибель сына, идеалиста и болвана?
Непонятно. Впрочем, их оппоненты лишь немногим лучше. Чего они хотят? Республики? Что одна, что другая, насколько Вейдер ознакомился с источниками, были насквозь прогнившими и лицемерными. В Палпатиновской империи был всего лишь один по-тихому буйный сумасшедший, а в Республиках каждый второй. Если не чаще. И все тянут, тянут одеяло на себя, абсолютно наплевав, что уже даже остатки государства рассыпаются на феодальные княжества?
Энакину отчаянно хочется действовать. Уничтожить все, найти группу из трех-четырех толковых разумных, немножко убрать им эгоизма и построить заново. Чтобы хотя бы на три-четыре века хватило. Людям и нелюдям нужно отдохнуть от постоянной гражданской войны. А потом уже и можно выяснять, чья правда честнее, а истинна нужнее.
Энакину отчаянно хочется действовать, но вместе с тем, он ничего не понимает. И одновременно просто уйти, сказать «Это больше не мое дело и не мой мир!» и забыть, как страшный сон. Потому что непонятно. Потому что надо снова искать, верить и это так надоело. И даже страшно. Немного.
Энакина, ровно как и лорда Вейдера, достало ошибаться. И если честно, видеть к чему приводят эти самые ошибки. Слишком уж далеко аукаются промахи мальчишки-раба с Татуина.
Только вот Джа-Джа вечно попадал в переделки и глупые ситуации, но упорно заседал в Сенате. Вот так и Энакин, упрямо отметая слабые поползновения в стиле «а оно тебе надо?» упорно пытался разобраться в большой политике и мотивах высоких чинов. Занятие, если честно, бесперспективное, в политику Скайуокер всегда не мог от слова совсем. А если пытался, ну. Все же помнят Империю и разорение храма? Вот именно.
Посему Энакин уже почти два месяца пытается разобраться, что за бурда датомирских ведьм в галактике заварилась. И никуда не рваться, даже если очень хочется взять в руки меч и пойти учить псевдоразумных добру, справедливости, порядку и еще что-нибудь. Ну, хотя бы просто отвести душу! И, желательно, чтобы кто-нибудь узрел. Ибо, блин. У Сопротивления понятие личного пространство соблюдается лишь в отношении прекрасного и уверенного лидера в лице генерала Органа. А нет. Показалось.
Даже в отношении научившейся быть грозной и суровой принцессы погибшей планеты члены этой прекрасной компании идеалистов (плюс два поколения от Падме!) соблюдали некое уважительное, но панибратство. И, как Энакина предупредили раз восемь, никаких принцесс-сенаторов! Только гроза и ужас всех хаттов да пиратов, только генерал!
Скайуокер в последние три раза едва удерживался, чтобы не поинтересоваться вежливо, а если при встрече назвать бравого генерала дочерью? Ну вот правда, что будет? Правда, саму Лею Энакин видел всего-то раза четыре и ни разу не заговаривал. И не из опасения, что его тут же объявят врагом народа и галактики – честно говоря, да кому он нужен? Тридцать лет прошло с его гибели и лет тридцать пять с момента  последнего действительно чего-то серьезного или пагубного. Не до того все было, блудного ребенка-террориста ловил. Стараясь не прибить мимоходом никого из друзей сына. Обидится же насмерть, прямо как Кеноби за храм. Масштабы не те, конечно, вот только и максимализма у Люка в те годы было явно больше, чем у старого мастера. Это почти семейное.
И где носит этого шалопая, кстати говоря?! Пошел по стопам Йоды и грызет древесную кору где-то на очередной заброшенной свалке? По крайней мере, такое впечатление создается по восхищенным рассказам здешних мальчиков и девочек. И представителей среднего рода, да. Только вот Энакин взять в толк не мог, чем вызывает такой трепет шалопай, который надел ошибок (прямо весь в отца, но Энакина это скорее смущает!) и удрал подальше. Закрыв глаза, заткнув уши и вообще «я во всем виноват! Как жаль». Вам никого не напоминает?
Вот не будь мастер таким правильным занудой и все это старинной древностью – Энакин бы припомнил свой ревнивый бред. Да, тот самый, о связи жены и мастера, ибо Люк просто прямо вылитый Кеноби по поведению. Но это все чушь, Силу не обманешь, биологию тоже, а вот скорая на расправу генерал Органа явно была по характеру в биологических родителей. И как Бейл ее сумел воспитать столь достойным образом?
Хочется даже пожать руку этому достойному человеку. А потом в тюрьму, за похищение и участие в похищении несовершеннолетних. Энакин лет с двадцати не сомневался в своей доброте и благородстве. Они слишком специфические и микроскопические, чтобы можно было с уверенностью утверждать, что таковые вообще присутствуют.
А потому молчать в тряпочку, протирать той самой тряпочкой истребитель (честно угнанный у засунувшей его в это бренное тело организации), чинить откровенно барахлящую – или просто фактически отсутствующую на новом месте – систему безопасности. И, конечно, собирать из ведра с гайками ведро на колесиках, умеющее мыть полы, летать, стрелять и улыбаться.
Как в Орден Джедаев вернулся! Ностальгия и экскурс в прошлое вместе. Молчи и улыбайся, Эничка, и отвлекайся от мрачных мыслей. Например, хмурыми взглядами отгоняя чрезмерно активных и жизнерадостных любителей демократии.
Пей вот, например, чай. Или летай. Да, на очередном собранном собственноручно корыте, которое тут оптимистично обзывают боевым истребителем. И конечно, не так все плохо. Но на приличных корабликах Энакин не летал почти принципиально, детей жалко. Разобьются же на таком хламе. Жалко их.
Непривычное чувство.
Собственно, именно в полете на очередном собственном хэндмейде (внезапно собранном и отремонтированном вместе со здешним дурос-механиком, вполне толковый оказался гуманоид!) Энакина и застал вызов к высокому начальству. Правда, сопровождалось это таким количеством мата и призывов быть осторожнее, что бедовый генерал павшей Республики понял, чего от него хотят далеко не сразу. А потом пару минут раздумывал, а не рвануть ли обратно в неизведанные регионы? Впрочем, любопытство всегда было сильнее Энакина. Да и с любыми проявлениями страхами и неуверенности Скайуокер с детства привык справляться просто. Идти в лобовую, и будь оно, что будет!
В кабинете у Леи красиво и сдержанно. Кажется, вон тот резной шкаф (секретер или бюро – да хатт их знает!) альдераанской работы, а так ничего лишнего. Голые скальные стены, трубы, жилая часть огорожена ширмой – Энакину на мгновение отчаянно хочется узнать, что там и как. Но это явно не важно и терпит.
Скайуокер осторожно проводит по камню, и улыбается. Только очень грустно, как не улыбался с момента прощания с мамой в возрасте девяти лет. А с тех пор все больше злился. Но сейчас?
У Леи пронзительный и вполне себе тяжелый взгляд. Складки у губ жесткие, а прическа сложная. Но гораздо проще, чем любила накручивать Падме. И никакого кристального белого цвета в одежде.
Энакина захлестнула какая-то болезненная нежность. Что же с тобой случилось, дерзкая девочка из имперского сената? Которая так отчетливо боялась, но выпрямляла спину и упорно шла вперед. Когда-то давно именно уважение к той девочке и побудило лорда Вейдера не допрашивать, а сотворить из чего попало бутафорию вместо пытки. Это было жутко неправильно и безответственно.
Но, наверное, судьба.
Причинять боль своему ребенку очень неприятно. Это Энакин успел выучить во время своих сложных попыток нормально поговорить с Люком. Так что… Дочери он же ничего не отрезал, никого из родных не убивал? Конечно, еще есть вопрос Альдераана. Но вопросы надо решать по мере их поступления. А удрать или умереть всегда успеется.
- Мэм?
Вот так, нейтрально. Иначе слишком сложно не ошибиться. А то никаких принцесс, ваш высочеств, госпожи сенатора и прочих привычных обращений. Зато наконец понятно, что смущало. Взгляд у Леи совсем как у Палпатина, Падме или Дуку. Взгляд человека, который привык вести за собой, принимать тяжелые решения. Привык править.
Энакин неосознанно вытянулся и встал в привычную с падаванства позу – спину прямо, руки за спиной, профессионально нейтрально-заинтересованное выражение лица.
- Вызывали?
А от легкой иронии в голосе все равно избавиться полностью не вышло. Они как будто поменялись местами, когда-то все было наоборот. Сейчас Лея Органа имеет право задавать вопросы и получать ответы. Условно честные.
Энакину почему-то стало безумно легко и даже весело.
Здравствуй, Лея.

Энакин смотрит на дочь. Лея Органа, генерал и политик, символ бессмысленной победы. Внезапно хочется отбросить и спросить прямо:
А оно того стоило? Вся эта ваша борьба, не только ваша, Ваше Высочество. Всего Альянса. Или каждый из вас только зря ломал свою жизнь и личность?
Конечно, спрашивать об этом бессмысленно и бесполезно. И даже не из уверенности в отсутствии ответа – всегда можно, нечестно и неприятно, попытаться подсмотреть. Пусть не все, но эмоции спрятать тяжело. Вот только самому Энакину – Вейдеру – рабу без имени не почину. Потому что вот его все – зря. Не стоило. Ни помощь джедаю и красивой девочке, ни побег из рабства, ни стремление стать рыцарем – и тем более его антиподом.
Впрочем, все это – жизнь Энакина Скайуокера, лорда Вейдера. И жалеть о ней бывший ужас Галактики уже разучился. Вся его, какая бы ни была. Он хотя бы не останавливался и признавал свои ошибки. То есть, нет, конечно, не признавал.
А деятельно сразу пытался исправить. Радикально так и искренне веря, что это ради блага или лучшего. Или чего-то там еще. Энакин уже и не помнил, если честно.
И кажется, женщина, сидящая напротив, проклята тем же. Так зачем задавать вопрос, если ответ не знаешь, но в нем уверен абсолютно, что чувствуешь правильно?
- Благодарю, генерал, - ему не предлагают сесть и Энакин стоит привычно, расслабляясь. В конце концов, кое-что не меняется. Сколько раз он точно так же стоял перед вышестоящими чинами? И политики, какими бы воинскими чинами не обладали, остаются политиками. А Энакин, абсолютно и ничего не понимая в сей тонкой науке, за свою жизнь видел, взаимодействовал и оказывался вблизи и под руководством стольких политиков, что уже не страшно. Привычно, и пусть манипуляции вечно проходили с ним на ура, он научился.
Вежливое внимание, когда не слушаешь три четверти вежливых изысков и коварных плетений, вытаскивающих наружу всю душу – и ответы лишь на прямые вопросы. Правда сейчас вопрос по своей сути не имеет четкого ответа.
Эх, госпожа сенатор, знать бы мне самому, кто я такой.
- Мое имя Вам известно, мэм. Свой возраст я и сам не знаю. Родился на одной из бедных планет Внешнего Кольца. Вырвался оттуда довольно рано, стараниями матери.
Непонятный вопрос – не конкретный, некорректный ответ. Это не издевательство, правда. Просто растерянность.
Ну, только если чуть-чуть иронии, тщательно скрытой. Когда-то лорда Вейдера доводили до белого каления такие же честные и неконкретные ответы арестованных мятежников. Конечно, самому Энакину вряд ли светит роль тех несчастных. Все же миролюбие к бунтарям несколько противоречило принципам Империи. И личным принципам жуткой тени Императора на ивл тоже.
Так что, ну, максимум тюрьма. Или, если уж совсем доведет, казнь.
Никакой фантазии для извращенного сознания. Потому можно говорить искренне и честно. И посмотреть на реакцию. А еще, возможно, даже узнать, что хочет от его скромной (нет) персоны руководитель Сопротивления.
- После того дома, фактически, не находил. Хотя некоторое время жил в Центре Империи и на планете Набу. Там у меня даже дом остался, - Энакин честно признался себе, что называть поместье в Озерном Краю «домом» как-то не очень честно. – Довольно большой.
Проникся идеями Республики и демократии. Верил в них, старался бороться за них. Но разочаровался. Откровенно и абсолютно. Решил, что истина в противоположных идеалах, и проникся Империей. В итоге разочаровался и в ней. А с господином Сноуком мы не сошлись во мнениях о добровольной отставке из рядов специальных вооруженных сил. И моем туда не возвращении. По крайней мере, до более четкого понимания, что происходит на самом деле.
Так что, мэм, подытожив, я болван. Доверчивый и безмозглый. Пилот, неплохой импровизатор. А еще убийца и предатель. Исходя из моих слов – дважды. И демократического, и тоталитарного строя.
Энакин смотрел с интересом, каким-то болезненным, и спокойствием. В конце концов, когда нечего терять – и бояться нечего.
- Так что, Вы правы, генерал Органа. Я нашел себе дело в Вашей организации – с детства был неплохим инженером и механиком. И да, Вы умны и, что важнее, рациональны. Только так и можно побеждать, голый идеализм никому не помогает. Мне интересно, какое занятие вы можете предложить.
Но лгу очень плохо, так что вот правда. Здесь, в Сопротивлении я не из личных убеждений. Сейчас, честно говоря, мне с трудом верится, что смогу полностью поверить и убедится, что одна из сторон права в конфликте.
Мне просто было интересно посмотреть на сестру Люка Скайуокера. И возможно, просто глупое желание поверить так же, как верят в вас мирные жители какого-нибудь Лотала.
А еще, просто я не знаю, что мне еще-то делать. Мертвый же.

Смотри, Вейдер, не смей отворачиваться. Или закрываться. Всего одно решение – твое. И еще по плети на Бейла Органу, мастера Кеноби и Йоду. Смотри, чем все заканчивается.
Хотел семью, хотел любить и быть любимым, а защитить в итоге не сумел. Никого и ничего. Вот теперь смотри на женщину перед собой – с уставшим лицом и погасшим взором. Она могла – и должна была стать твоей любимой девочкой. Дороже матери и даже дороже жены. Но вот она, и плевать на фамилию, просто неизменно далекая и чужая. И ты, сейчас и здесь, можешь начать проклинать себя и истерить. Потому что не можешь даже утешить. Права не имеешь.
Эта женщина совершенно чужая. И не нужна ей ни жалость, ни поддержка. Тем более, от незнакомцев. И, что хуже, незнакомых юнцов с непонятной историей.
А жаль. Тему отцов и детей по разные стороны политики и войны – Энакин как никто может понять. Тем более, что чувствует дочь всеми своими способностями, буквально резанируя и дергаясь от ее прорывающихся в Силу эмоций. Надо поработать над самоконтролем.
Но очень трудно не поддаться желанию заглянуть в приоткрытую дверцу, понять, чем живет дочь и разделить ее чувства. Хоть так. Хоть как-то, пусть не как когда-то мечтал, однако. Нельзя быть самодовольной и сентиментальной тряпкой, Вейдер! Нельзя. Свою уже жизнь прожил – дай Ее Высочеству прожить свою.
Лучше помни, что говорить надо словами. И отвечать только на заданные вслух вопросы.
- Сноука?  – честно говоря, уже сложно вспомнить Энакину, видимо ввиду его привычки считать себя мертвым. А покойники мало интересуются политикой. Ну, если это не вездесущий Оби-Ван Кеноби, конечно. Так что остается задумчиво посмотреть на собеседника и постараться выудить нужное из памяти. – Мы виделись несколько раз. Один или два даже лично, простите за неточность, но в тот момент я был слегка не в себе. Можно сказать, что господин Верховный и далее по списку вытащил меня с того света.
К сожалению, в буквальном смысле. И если бы я к этому стремился! Здесь неинтересно, все те же проблемы, а вселенная толком не изучена.
- Он… знаете, мэм, на чистоту. Я был на войне – на настоящей, не партизанской, когда не нужно лгать и каждый четко знает, кто враг, - Энакин потер переносицу, пытаясь сформулировать впечатления, побудившие его не принимать слова лидера Первого Ордена на веру. И прорываться с боем на волю. – Так вот, на такой, честной и настоящей войне очень трудно лгать. Или увиливать. И, я тогда так думал, но ошибался, хотя не суть. Почти невозможно быть не на определенной стороне, когда ты четко веришь, что прав. Но когда господин Сноук говорил о торжестве справедливости и единственно возможной жесткой власти. Он говорил именно то, что я хотел когда-то услышать. И смотрел, вкрадчиво и цепко, готовясь извернуть слова по моей реакции.
Вот оно. Это странно, но Сноук Энакину очень четко напомнил Палпатина еще периода Войн Клонов.
- А я, последнее время, предпочитаю верить правоте тех, кто сам в нее верит. Но не пытается добиться чего-то непонятного от меня. Повзрослел, кажется, на старости лет.
Энакин снова смотрит на генерала. Теперь уже почти успокоившись, хоть что-то проясняется. А то впору бы уже заподозрить себя в нелепостях вроде пацифизма и склонности к излишней демократии. И вроде бы уже хорошо, но выражение лица Леи не дает промолчать, и Энакин говорит, тихо и практически без выражения. Как будто так не услышат.
- Я не встречал его лично. Вашего сына. Только на голозаписи, когда Сноук приводил в пример Кайло Рена, как нашедшего верный путь. И которому нужно помочь, ведь всегда надо помогать семь… хмфф… талантливым и безмерно одиноким, почти запутавшимся.
Энакин отводит глаза, и все равно, что едва не спалился в своей связи – по-родственному. Это, наверное, тяжелее всего.
- Насколько можно судить, он в порядке. Только шрам через все лицо. И… Мэм, сожалею о Вашей потере.
На самом деле, Энакину почти нет дела до Хана Соло, его жизни и смерти. Просто очень не хочется видеть такую боль Леи. Слишком знакомую и слишком большую.
- Если Вам важно. Вы же чувствуете Силу? Кайло после убийства отца стал слабее.
Как и Дарт Вейдер когда-то. Только он убивал не родного человека, а детей, которые безгранично ему доверяли. Это ломает. И после два пути сломавшись – осознать или стать чудовищем.
Впрочем, можно и по-другому. Как лорд Вейдер пройти оба пути.

Она слишком похожа на Падме. Больше, наверное, только на него, и это слишком нелепо, чтобы быть правдой. Энакин решительно величает себя – безмолвно – болваном. И садиться, отводя взгляд. Не потому что было больно, и тоска голодным зверем кружилась на сердце. Совсем нет, и в помине. Наверное, так и закрывается прошлое. Через долбанную неуверенность, любопытство и страх. Приходит понимание.
Энакин Скайокер садиться напротив Леи Органа. Склоняет голову. Ему смешно, и приходится отвести взгляд. Чтобы не улыбнуться и сохранить серьезное лицо. Хоть как-то.
Она в кресле пилота. Он тоже. И даже не удивляется, откуда здесь привычное гнездо для ведущего истребителя. Сопротивление – словно детская комната. Причем, не приличных граждан, а та, которая, например, была у него на Татуине. Свалка, из которой может выйти что-то стоящее.
Энакин сидит напротив совершенно чужого человека. Когда-то было тяжело смириться, что не только мальчик-джедай и надежда Альянса оказался сыном. Но и девочка-символ, плакат и знамя под дурными лозунгами тоже его ребенок. И пусть тогда он был в основном уже мертв.
Тяжело принять и чужую подлость, и собственную, и всеобщую глупость.
Энакин Скайуокер ее любит. Как только это возможно, когда знаешь чуть лучше, чем сына. И уважаешь, но. Это нелогично и единственно верно. Вот только.
Лея Органа – его ребенок и кровь. Но дочь она чужая. И это горько, но приносит освобождение.
Они незнакомые люди.
- Вы забыли, что совершенно точно придется убивать, -  с легкой иронией добавляет Энакин. – Впрочем, мне это действительно проще, чем лгать.
Они совершенно незнакомые люди. И выстраивать отношения исходя из этого.
И общего прошлого. Кровь – это всего лишь условность. Гораздо важнее то, что они уже были знакомы. И теперь...
Теперь лгать нельзя.
- Согласен, - четко и лаконично, совершенно спокойно. И серьезный взгляд с легкой улыбкой. Такая работа ему, в общем, знакома. Что джедайской, что ситхской его половине. И он не обещает мгновенных результатов или чего-то сверхъестественного. – Только тогда, видимо, мне нужно быть более честным.
Энакин мгновение молчит.
- Я плохо ориентируюсь здесь в целом. У меня нет старых связей, которые помогут выйти на Кайло Рена, но это незначительные детали. Они помешать не смогут. Гораздо важнее, что я совершенно не ориентируюсь в современном мире.
На самом деле, это не страшно. Энакином владеет какой-то веселый азарт. Все же, говорить правду лорду павшей Империи всегда было гораздо проще.
- Мои дальнейшие слова позволят вам, мэм, записать меня в сумасшедшие с чистой совестью. Однако, все же.
Мы с вами уже были знакомы, очень давно. Любому другому с честными глазами буду говорить, что я – сын Люка Скайуокера. Пусть считают наивным болваном, чудаком и бедной сироткой, - улыбка слишком жесткая. – Даже отрицать не буду, что это ложь. Только Энакин Скайуокер – это мое имя. И лет тридцать назад я пообещал от него не отказываться.
Вам интересен Сноук – ничего не могу сказать о планах первого Ордена. Однако сам Сноук решил поиграть с тонкими материями. Выращивает клона, не слишком понятным мне способом втягивает туда духа Силы. И промывает мозги на абсолютную верность. Вряд ли мой случай единичный. Это армия хорошо обученных и восприимчивых к Силе воинов.
Именно так я и познакомился с Верховным Лидером. С вами же… Вам было пять лет, представление Императору. Покушение на Бейла Органа, допустившего  зачистку выживших и бунтующих джедаев на Альдераане. Пять лет от основания Империи Шива Палпатина, госпожа сенатор.
Знакомые незнакомцы.
Что вы предпримете, мэм? Не поверите? Так будет гораздо проще, вот только проблема от этого не исчезнет.
- Я постараюсь сделать все возможное для выполнения условий договора. Но в качестве платы мне бы гораздо больше помогла лекция по современному устройству мира, политических конгломерациях и хотя бы поверхностному разделению влияния Первого Ордена и Восстания на планеты в галактике.